Анджолина
Да?
Муж мой! Мой князь! Друг бедного отца!
В боях могучий и в Совете мудрый!
Пусть он возьмет слова назад! Молчишь?
Бенинтенде
Пред нами он свою вину признал
И, видишь, пред тобой не отрицает.
Анджолина
Но не умрет он! Старца пощадите,
Чью жизнь к неделям боль и стыд сведут!
Сотрет ли день злоумыслов бесплодных
Шестнадцать люстров, полных славных дел?
Бенинтенде
Наш приговор исполнится немедля
И несмягченным - таково решенье.
Анджолина
Его - вина, но ваше - милосердье.
Бенинтенде
Оно неправосудно здесь.
Анджолина
Синьор!
Кто правосуден только, тот жесток!
Будь правый суд для всех, казнили всех бы.
Бенинтенде
Но казнь ему - спасенье государству.
Анджолина
Как подданный, служил он государству,
Ваш генерал, спасал он государство,
Ваш суверен, он ведал государство.
Один из Совета
Он, как изменник, предал государство.
Анджолина
Не будь его, где было б государство?
Что было б рушить иль спасать? И вы,
Кем на смерть обречен освободитель,
Стонали б на галерах мусульманских,
Бряцали б цепью в гуннских рудниках!
Один из Совета
Здесь есть такие, что умрут, синьора,
Но жить не станут в рабстве.
Анджолина
Если здесь
И есть такие, ты - не в их числе:
Кто мужествен, тот милосерден к павшим...
Что ж, есть надежда?
Бенинтенде
Нет и быть не может.
Анджолина
Ну, если так, тогда умри, Фальеро!
Умри, не дрогнув, старый друг отца!
Виновен ты в великом преступленье,
Но зверством их ты обелен почти.
Я б их просила, умоляла б их,
Я клянчила б, как нищий клянчит хлеба,
Вопила бы, как им вопить пред богом,
Который им их милостью воздаст,
Будь нам с тобой пристойно это или
Не возвещай суровость глаз холодных,
Что в сердце судей - беспощадный гнев!
Прими ж удел твой, как пристойно князю!
Дож
Я вдоволь жил, чтоб научиться смерти!
Твои ж мольбы пред этими людьми
Лишь стон овечки перед мясником
Иль в бурю крик матросов; я не взял бы
И вечной жизни от злодеев этих,
Чей гнет чудовищный хотел я снять
Со стонущих народов!
Микель Стено
Только слово
К вам, дож, и к этой благородной даме,
Кого я тяжко оскорбил. О, если б
Я мог стыдом, печалью, покаяньем
Стереть неумолимое былое!
Но - невозможно! Так простимся ж кротко,
По-христиански: сокрушенным сердцем
Молю вас - не простить, но пожалеть
И шлю за вас, пусть робкие, молитвы!
Анджолина
Судья верховный, мудрый Бенинтенде,
Прими ответ мой этому синьору,
Пусть грязный Стено знает, что слова
Его могли на миг вложить в меня,
В дочь Лоредано, жалость - и не больше
К таким, как он. Дай бог презренью прочих
Быть столь же кротким! Честь мою ценю я
Дороже сотни жизней, если б их
Прибавили к моей, но не хотела
Одну чужую погубить за то,
Что осквернить нельзя, - за чувство чести,
Которому не мнение других,
Не слава, а оно само награда!
Мне клевета - не более чем ветер
Скале, но есть чувствительнее души,
Увы! для них подобные слова,
Как вихрь для вод; для этих душ бесчестье
И даже тень его страшней, чем гибель
Здесь и за гробом; люди, чей порок
Дрожать перед насмешкою порока;
Кто, устояв пред зовом наслаждений,
Под гнетом горя, вдруг слабеет, если
На имя гордое, на эту башню
Надежд ложится тень; они ревнивей
Орла к высотам светлым... Пусть же все,
Что видим здесь, и чувствуем, и терпим,
Отучит раздраженных негодяев
Тех задевать, кто выше их. Порою
Льва мошкара безумит; рана в пятку
Повергла в смерть храбрейшего из храбрых;
Позор жены повлек паденье Трои;
Позор жены царей изгнал из Рима;
Муж оскорбленный предал Клюзий галлам,
Что вслед за тем сломили было Рим;
Бесстыдный жест Калигулу убил,
Хотя весь мир сносил его жестокость;
Обида девы маврам отдала
Испанию; две лживых строчки Стено
Здесь каждого десятого сгубили,
Чуть не сгубив Сенат восьмисотлетний,
Тиару с дожа сняли - с головой,
Цепей добавив скорбному народу!
Пусть он гордится, жалкий негодяй,
Как та блудница, сжегшая Персеполь,
Такая слава для него как раз!
Но пусть, навязывая нам молитвы,
Не оскорбляет он предсмертный час
Того, кто _был_, кем бы ни стал, героем!
Добра не ждать из родника такого;
Нам он не нужен ни теперь, ни впредь;
Пусть он живет с самим собою - с бездной
Падения. Прощают человека,
Но не змею. Прощенья нет для Стено
И гнева нет. Такие только жалят,
А высшие страдают - вот закон.
Ужаленный гадюкой, умирая,
Раздавит гада, но без чувства злобы:
Он должен жалить; а иные души
Такие ж гады, как могильный червь!
Дож
(к Бенинтенде)
Синьор! Кончайте то, что мните долгом.
Бенинтенде
Сейчас; но прежде просим догарессу
Покинуть зал: ей будет слишком тяжко
Присутствовать и слушать.
Анджолина
Да, я знаю;
Но все должна я вынести: ведь в этом
Мой долг. И только силою меня
Отторгнут от супруга! Приступайте!
Не бойтесь криков, слез и вздохов; сердце
Разбиться может, но безмолвно; знаю,
Что все перенесу! Читай!
Бенинтенде
Марино
Фальеро, дож Венецианский, граф
Валь-ди-Марино и сенатор, в прошлом
Командующий армией и флотом,
Патриций, многократно облеченный
Доверьем государства вплоть до высшей
Магистратуры, - слушай приговор!
Изобличенный множеством свидетельств,
Уликами и собственным признаньем
В предательстве, в измене государству
Неслыханной, ты осужден на смерть.
Твои владенья отойдут в казну,
А имя будет вычеркнуто всюду,
И лишь при благодарственных молебнах
За дивное спасенье наше - вспомнят
Его в календарях, с чумою рядом,
С землетрясеньем, с внешними врагами,
С диаволом, чтоб милость божью славить,
Укрывшую и родину и нас
От лютости твоей. То место, где бы
Как дож ты был изображен в соседстве
С прославленными дожами, оставят
Пустым, задернув траурным покровом