— Может быть, ты согласишься походить по двору, — сказал квакер. Гэмпстед, конечно, пошел, но, оглянувшись, убедился, что двор очень необширен для того, что ему предстояло сообщить. Ему необходимо было пространство, чтоб не поворачивать, когда он будет в пылу красноречия. В шесть шагов он пройдет дворик во всю длину; а кто в состоянии рассказать историю своей любви на пространстве шести шагов?
— Не выйти ли нам на улицу? — предложил он.
— Охотно, милорд, — сказал квакер. — Триббльдэль, если б кто-нибудь зашел до моего возвращения и не мог подождать пять минут, ты меня найдешь на расстоянии не более пятидесяти ярдов, вправо или влево от двора. — Гэмпстед, ограниченный пространством, не превышавшем ста ярдов в одной из самых многолюдных улиц Сити, приступил к исполнению своей трудной задачи.
— Мистер Фай, — сказал он, — известно ли вам, что произошло между мной и вашей дочерью?
— Едва ли, милорд.
— Она вам ничего не говорила?
— Нет, милорд, многое сказала. Она, без сомнения, сказала мне все, что отцу подобает слышать от дочери, при таких обстоятельствах. Мы с моей Марион в таких отношениях, что немногое скрываем друг от друга.
— Так вы знаете?
— Знаю, что ты, милорд, просил ее руки, честно, благородно; знаю также, что она отказалась от предложенной ей чести.
— Это так.
— Вы ли это, Захария? Как поживаете? — спросил какой-то толстяк небольшого роста, с красным лицом.
— Отлично, благодарю, мистер Греби, в эту минуту я очень занят. Это Джонатан Греби, — сказал квакер своему спутнику, — вы, вероятно, слышали о фирме «Греби и Нидервальд».
Гэмпстед никогда о ней не слыхал и пожалел, что толстяк, в эту минуту, не занимался своим делом.
— Возвратимся к мисс Фай, — сказал он, пытаясь продолжать свое повествование.
— Да, к Марион. Я не вполне знаю, что происходило между вами, так как мне неизвестны причины, на которые она сослалась.
— Да никаких причин она не привела; ничего, о чем стоило бы говорить людям, которые сколько-нибудь знают свет.
— Не сказала ли она тебе, что не любит тебя, милорд? Это, по-моему, была бы причина достаточная.
— Ничего подобного. Я хвастать не хочу, но не вижу, отчего бы ей сколько-нибудь мне не сочувствовать.
— И я не вижу.
— Как, Захария, вы прогуливаетесь в эти деловые часы?
— Прогуливаюсь, сэр Томас. Это не в моих обычаях, но я прогуливаюсь.
Он повернулся на каблуке, почти рассерженный этим перерывом, и пошел в обратном направлении.
— Сэр Томас Болстер, милорд, большой делец, но человек, которому везет. Повторяю, и я не вижу; но в таком деле молодая девушка должна решать сама. Я не прикажу ей не любить тебя, но не могу приказать и любить.
— Не в том дело, мистер Фай. Конечно, я не имею никакого права рассчитывать на ее расположение. Но об этом и речи не было.
— Что ж она тебе сказала?
— Какие-то пустяки на счет общественного положения.
— Нет, милорд, это не пустяки.
— Что ж, неужели я в роде короля прежних времен, который должен был жениться на любой безобразной и старой принцессе, которую ему подкинут, хотя бы она была ненавистна ему? При таких условиях, я знать не хочу никакого общественного положения. Я требую права соображаться с собственными желаниями, как другие, и обращаюсь к вам, как в отцу молодой особы, прося вас помочь мне убедить ее быть моей женой.
В эту минуту к ним подбежал Триббльдэль.
— Там Кук, — сказал он, — от Поллока и Аустена.
— Разве мистера Погсона нет?
— Он вышел тотчас вслед за вами. Бус говорит, что ему необходимо сейчас видеть кого-нибудь.
— Скажи ему, чтоб подождал пять минут, — сказал Захария Фай, хмуря брови.
— Вы знаете, что я хочу сказать, мистер Фай, — продолжал лорд Гэмпстед.
— Знаю, милорд. Ты предлагаешь моей дочери не только высокое общественное положение и огромное состояние, но и то, что должно в глазах ее быть несравненно драгоценнее, сердце и руку честного человека. Еще что? — гневно крикнул он, видя, что мальчуган, который сидел на высоком табурете, несется к нему со всех ног.
— Мистер Погсон сейчас вернулся, мистер Фай, он нигде не может найти писем Поллока и Аустена. Они ему нужны сейчас.
— Лорд Гэмпстед, — сказал квакер, весь бледный от гнева, — я должен просить тебя извинить меня на пять минуть.
Гэмпстед обещал ограничиться той же неинтересной прогулкой до возвращения мистера Фай и тут же подумал, что против увлечения дочерью клерка есть некоторые соображения, которых он не принял в расчет.
— Мы пойдем немного далее, — сказал старик, возвратясь, — чтоб эти дураки нас более не тревожили. Впрочем, мне остается сказать тебе очень немного. Даю тебе мое разрешение.