До этого, вопрос не представляется ему с этой стороны. О лэди Франсес, в этом деле, следует подумать столько же, как и о нем. Положение будет настолько же ее, как его. А между тем он не мог этого сделать. Даже ради ее, он не в силах был войти в почтамт и объявить, что его зовут герцог ди-Кринола. Даже ради ее, он не согласился бы жить праздной, бесполезной жизнью. Любовь очень сильно говорила в душе его, но тут же сказывалось чувство долга и собственного достоинства, которое лишило бы его всякой возможности выносить такое рабство. Если б он согласился на это, ему пришлось бы отказаться от всех честных убеждений своей жизни. А между тем, он готовился сесть в качестве гостя за стол лорда Кинсбёри, потому что лорд Кинсбёри непременно хотел видеть в нем итальянского аристократа. Вследствие всех этих причин, он не был вполне счастлив, когда звонил у дверей маркиза.
Гэмпстед отказался от участия в обеде. Не в таком он был теперь настроении. Но, за исключением его, было целое семейное собрание. Тут были: лорд и лэди Персифлаж, лэди Амальдина и жених ее. Персифлажи очень горячо отнеслись к этому делу, так что их можно было назвать особенными покровителями Джорджа Родена. Лорд Персифлаж, который редко относился очень горячо к чему бы то ни было, порешил, что герцог ди-Кринола должен быть признан; полагали, что он уже замолвил на этот счет словечко в самых высших сферах. Вивиан также был на лицо. Сам бедный маркиз считался слишком слабым, чтобы сойти в столовую, во принял своего будущего зятя у себя, на верху. Они не встречались со времени несчастного визита клерка в Гендон-Голл, когда преступность его никому еще не грезилась; маркиза также не видала его с тех пор, как ужасный звук имени «Франсес» поразил ее слух. Остальные присутствующие, до некоторой степени, уже с ним сблизились. Лорд Льюддьютль обошел с ним замок Готбой, обсуждая статистику телеграфного дела. Леди Амальдина вела с ним доверительные беседы о своей свадьбе. И лорд и лэди Персифлаж, в очень дружеском тоне, сообщили ему свои мысли насчет его имени и положения. С Вивианом они стали короткие приятели. Все они могли встретить его с распростертыми объятиями, когда его ввели в гостиную маркиза, — все, кроме самой лэди Кинсбёри.
— Нет, я не совсем здоров в настоящую минуту, — сказал маркиз, протягивая руку. — Обедать я с вами не буду. Бог весть, буду ли я еще когда-нибудь обедать внизу.
— Не обедать внизу! — сказал лорд Персифлаж. — Через месяц опять начнете болтать против правительства, как болтали весь свой век.
— Жаль, что вы не привели с собой Гэмпстеда, мистер… — маркиз остановился, так как ему было внушено, чтоб он ни под каким видом не называл молодого человека «мистер Роден». — Он был здесь сегодня утром, но казался чем-то очень смущенным. Ему бы следовало занять свое место на нижнем конце стола, так как я так болен; но он этого не хочет.
Лэди Кинсбёри ждала, пока муж перестанет ворчать, чтоб приступить к неприятной, предстоявшей ей задаче. Она была такая лицемерка. Есть женщины, которые имеют особенную способность скрывать свою антипатию от тех, кто ее возбуждает, когда обстоятельства этого требуют. Они умеют улыбаться с горькой враждой в сердце. При этом лица их берут верх над сердцами, вражда уступает улыбке. Они делаются почти дружелюбными, потому что смотрят дружелюбно. Они перестают ненавидеть, потому что ненависть неудобна. Но маркиза для этого была слишком сурова и слишком искренна.
Она не могла владеть ни своим лицом, ни своими чувствами. С минуты, когда молодой человек вошел в комнату, было очевидно, что она не в силах будет встретить его даже с обязательной любезностью. Она ненавидела его и говорила всем присутствовавшим здесь, что ненавидит его.
— Как поживаете? — сказала она, едва дотронувшись до руки его, как только он отошел от дивана, на котором лежал ее муж.
— Очень вам благодарен за позволение приехать сюда, — сказал Роден, глядя ей прямо в лицо и так возвышая голос, чтоб все его слышали. Лицо ее стало суровее, чем когда-либо. Убедившись, что ей больше нечего говорить ему, она села и молчала.
Если б не то, что леди Персифлаж совершенно не походила на сестру, минута была бы для всех крайне неловкая. Бедная Фанни, которую отец держал за руку, не могла найти подходящего слова. Лорд Персифлаж, повернувшись на каблуке, состроил гримасу своему секретарю. Льюддьютль охотно бы сказал что-нибудь любезное, если б был для этого достаточно находчив. По его понятиям, маркиза вела себя чрезвычайно глупо.