Проницательным наблюдателям сделалось известно, что визит отдавался в течение недели, но не всегда в определенной день, из чего возникали различные догадки относительно средств, местопребывания и характера посетительницы. Мистрисс Роден всегда ездила на извозчике. Гостья, — скоро узнали, что ее зовут мистрисс Винсент, — приезжала в коляске, которую одно время считали ее собственной. Кучер был так безукоризненно одет, что производил впечатление собственного кучера; но одна из наблюдавших, проницательнее других, в один злосчастный день увидала, как он сходил с козел у трактира, и сразу угадала, что панталоны свойственны наемному вознице. Тем не менее, было очевидно, что мистрисс Винсент богаче мистрисс Роден, так как она имела средства нанимать будто бы господский экипаж; предполагали также, что она привыкла сидеть дома по утрам, вероятно с целью принимать визиты, так как мистрисс Роден ездила в ней, как придется, по четвергам, по пятницам, по субботам. Намекали также, что мистрисс Винсент недружелюбно относится к молодому клерку, так как всем было хорошо известно, что его никогда не бывало дома, когда она приезжала; существовало также предположение, что он никогда не сопровождал мать, когда она отдавала визит. Правда, один раз его видели выходящим с матерью из экипажа у дверей их дома, но существовало сильное подозрение, что она заезжала за ним в почтамт. Правда, его служебные занятия могли бы послужить этому самым естественным объяснением; но обитательницы Голловея прекрасно знали, что почт-директор, в своем человеколюбии, давал по субботам полдня праздника своим обыкновенно удрученным работой подчиненным, и они были уверены, что такой добрый сын, как Джордж Роден, хоть изредка сопровождал бы свою мать, если бы этому не мешала особая причина. Из этого возникали дальнейшие догадки. У посетительницы подметили взгляд, может быть, с уст ее сорвалось опрометчивое слово, вызвавшее убеждение, что она религиозна. Она, вероятно, невзлюбила Джорджа Родена за его антирелигиозность, или во всяком случае за не посещение церкви, религиозных митингов или методистской капеллы. В Голловее считали делом решенным, что мистрисс Винсент не желает мириться с безбожием молодого клерка. Думали, что даже между двумя дамами произошла стычка «по поводу религии», что, вероятно, не имело основания, так как было практически известно, что две горничные, служившие мистрисс Роден, никогда ничего не говорили о своей госпоже.
В Голловее порешили, что мистрисс Роден и мистрисс Винсент двоюродные сестры. По сходству и летам они могли бы быть родными сестрами; но старушка мистрисс Демиджон, жившая в № 10 улицы Парадиз-Роу, объявила, что если бы Джордж был родной племянник, тетка его неустанно бы работала над его обращением. В таком случае, несмотря на неодобрение, существовала бы короткость. Но сыну двоюродной сестры можно позволить губить себя по усмотрению. Предполагали, что мистрисс Винсент — старшая из кузин, так года на три, на четыре старше, и вследствие этого пользуется некоторым авторитетом, хотя и небольшим. Она была полнее мистрисс Роден, менее тщательно скрывала седины, вызванные годами, явно обнаруживала фасоном своих шляп и шалей, что презирает суету мира сего. Это не мешало ей быть всегда прекрасно одетой, что очень хорошо заметила мистрисс Демиджон. Мистрисс Винсент не могла тратить на свой туалет менее ста фунтов в год, тогда как мистрисс Роден, как всякий мог видеть, не тратила и половины этой суммы. Но кому неизвестно, что женщина может отвлекаться от суеты в роскошных, шелковых платьях и вращаться в свете в шерстяных или даже бумажных? Мистрисс Демиджон была глубоко убеждена, что мистрисс Винсент — женщина строгая, а что мистрисс Роден — нежная и кроткая. Существовало также предположение, что обе дамы — вдовы; ни мужа, ни признаков его существования не замечалось.