— Ну, милая, кончено наконец, — сказала лэди Персифлаж дочери, когда молодую повели переодеваться.
— Да, мама, теперь кончено.
— И ты счастлива?
— Конечно, счастлива… Я получила то, чего желала.
— Но можешь ли ты любить его?
— О, да, мама, — сказала лэди Амальдина. Как часто случается, что ученики превосходят своих учителей! Так было и в данном случае. Мать, когда она увидела, что отдала дочь молчаливому, некрасивому человеку средних лет, дала волю своим опасениям; нельзя было того же сказать о самой дочери. Она обсудила вопрос всесторонне и решила, что может исполнить свой долг, при некоторых условиях, в которых, как ей казалось, отказа не будет. — Он гораздо умнее, чем вы думаете; только он не хочет дать себе труда рассыпаться в уверениях. Если он и не очень сильно влюблен, он любит меня более, чем кого бы то ни было, а это имеет-таки свою цену.
Мать благословила ее и проводила до комнаты, где ожидал ее муж, чтобы сейчас же идти садиться в экипаж.
Молодая удивилась, очутившись на минуту совершенно наедине с мужем.
— Ну, жена моя, — сказал он, — теперь поцелуй меня.
Она бросилась в его объятия.
— Я думала, что вы об этом забудете, — сказала она, когда рука его на минуту обвилась вокруг ее тальи.
— Я и не смел, — сказал он, — прикоснуться во всем этим роскошным, кружевным драпировкам. Тогда вы были разодеты на выставку. Теперь вы такая, какой должна быть моя жена.
— Туалет был неизбежен, Льюддьютль.
— Я и не жалуюсь, моя дорогая. Я говорю только, что вы мне больше нравитесь такою, как вы теперь, особой, которую можно поцеловать, обнять, с которой можно разговаривать, сердце которой можно завоевывать. — Тут она мило ему присела, вторично его поцеловала; а затем они, под руку, направились в карете.
Много карет стояло внутри квадрата, часть которого составляет министерство иностранных дел, но карета, которая должна была увезти молодых, стояла у особых дверей. Пытались было не пускать публику в заповедный квадрат; но, так как деятельность остальных четырех министров не могла быть приостановлена, то этого можно было добиться только до некоторой степени. Толпа, конечно, была гуще в Доунинг-Стрите, но очень много было зрителей и внутри четыреугольника. В числе их был один очень нарядный, во фраке и желтых перчатках, почти в таком же костюме, как если б собрался на собственную свадьбу. Когда лорд Льюддьютль вывел лэди Амальдину из дома и посадил ее в карету, когда муж с женой уселись, разодетый индивидуум приподнял шляпу с головы и приветствовал их.
— Многия лета и полное счастие лэди Амальдине! — крикнул он во все горло. Лэди Амальдина не могла его не видеть и, узнав его, поклонилась.
Это был Крокер — неукротимый Крокер. Он также был в церкви. Теперь-то он мог сказать, нисколько не нарушая истины, что был на свадьбе и получил прощальный поклон от молодой, которую знал с раннего детства. Он, вероятно, думал, что он вправе считать будущую герцогиню Мерионет в числе своих близких друзей.
XXIX. История Крокера
Всего более ценится то, что трудно достается. Две, три лишних бриллиантовых копей, открытых где-нибудь среди неинтересных во всех других отношениях, равнин Южной Африки, страшно понизили бы ценность бриллиантов. Едва ли красота, остроумие или таланты Клары Демиджон были причиной громкого ликования мистера Триббльдэля, когда ему удалось отбить невесту, которая некогда дала слово Крокеру. Если б не то, что она чуть было не выскользнула у него из рук, он наверное никогда не счел бы ее достойной таких восхвалений. При настоящем же положении вещей он походил на второго Париса, который вырвал новую Елену у ее Менелая; только, в данном случае, Парис был честный, Елена не была запретным плодом, а Менелай пока еще не имел на нее никаких особых прав. Но сюжет этот был достоин новой Илиады, за которой могла последовать вторая Энеида. Силой своего оружия он вырвал ее из объятий похитителя. Другой, будучи отвергнут, как был он, лишился бы чувств и отказался от борьбы. Но он продолжал бороться, даже когда лежал распростертый в пыли арены. Он прибил свой флаг к мачте, когда все его снасти были отрезаны, и наконец одержал победу. Конечно, его Клара была ему вдвое дороже, так как он завоевал ее после таких препятствий.
— Я не из тех, которые легко сдаются в сердечных делах, — сказал он мистеру Литльберду, младшему представителю фирмы, сообщая этому джентльмену о своей помолвке.