Его Марион! Сколько слов сказал он ей? Сколько ее мыслей подслушал? Сколько ее ежедневных занятий когда-нибудь видал? Но что до этого? Не девушку любит человек, но образ, которой создало его воображение для наполнения внешнего облика, пленившего его чувства.
Теперь Гэмпстед думал только об одном: как бы приобрести эту драгоценную жемчужину. Он сидел, размышляя об этом, ища в уме комбинации, которая могла бы свести его с Марион Фай в возможно скорейшем времени. Его идея обеда удалась, как он не смех и надеяться. Но не мог же он дать другой обед на будущей неделе. Он не мог также собрать у себя гостей, которых угощал сегодня, по возвращении сестры. Он обязался не принимать Джорджа Родена, пока она гостит у него. Едва ли он мог надеяться, что мистрисс Роден согласится приехать к нему без Джорджа, а без мистрисс Роден, как ему залучить квакера и его дочь? Сестру он ожидал на другой день; она, без сомнения, охотно поможет ему относительно Марион, если это будет возможно. Но такое содействие с ее стороны, конечно, потребует того же и от него, в ее затруднениях. Он знал, что такого содействия он оказать не может, так как дал отцу слово насчет Джорджа Родена. В настоящую минуту ему не представлялось другого плана, кроме самого простого: посетить мистрисс Роден и высказаться насчет своей любви к молодой девушке.
Гости молчали всю дорогу. Каждого занимали собственная мысли. Джордж Роден говорил себе, что это на долго, должен быть его последний визит в Гендон-Голл. Он был спокоен. Девушка, которую он любит, несомненно будет верна. Он не выходил из терпения, как Гэмпстед. Он мог ждать, находя утешение в своей вере. Но все же едва ли может влюбленный быть доволен судьбой, если он не видит на своем горизонте точки, из которой может брызнут свет сквозь тучи. Такой точки он не видел.
Квакер задавал себе много вопросов. Хорошо ли он сделал, что повез дочь к этому молодому аристократу? Хорошо ли, что сам туда поехал? Что у него, или у его девочки общего с лордами? А между тем, это доставило ему удовольствие. Любезность всегда льстит, а лесть всегда приятна. Ему представился мучительный вопрос — как представляется многим из нас, когда мы несколько времени успешно боролись против обольщений света — действительно ли, отказываясь от житейских наслаждений, мы получаем за это какое-нибудь вознаграждение? Не лучше ли, в сущности, жить как другие? Здесь все ему нравилось: мягкие стулья, безмолвные слуги, прекрасно приготовленный обед, хорошие вина, тонкое стекло, белоснежное столовое белье, а всего более — тон беседы, к которому он не привык ни в конторе, ни дома. Марион, правда, всегда была кротка с ним, как воркующая голубка, но он сознавал, что он не отвечал ей тем же — его домашний разговор дышал суровой правдой, выраженной в коротких, энергических фразах. Всю жизнь, говорил он себе, что суровая правда полезнее человечеству, чем всякие милые фразы. Но в собственной приемной он редко видел свою Марион такой веселой, какой она была за столом этого лорда. Отчего красота ее так ярко сияла в его присутствии? Старик также имел понятие о любви, в голове его постоянно сидела мысль, что придет время, когда его Марион отдаст свое сердце какому-нибудь незнакомцу. Он не думал, он не хотел думать, чтоб незнакомец явился теперь; но хорошо ли, чтоб будущность его дочери пострадала, хотя бы настолько, насколько его собственная? Он много раздумывал об этом и сказал себе, что не может это быть хорошо.
Мистрисс Роден почти все поняла, хотя простодушно честное намерение молодого лорда было ей не совсем ясно. Скоро сказала она себе, что поступила дурно, привезя девушку в дом молодого человека. Она заметила, что Марион понравилась Гэмпстеду, но и не воображала, что оно зайдет так далеко. Если сделано зло, она тому виной; а казалось, что зло сделано несомненно.
А о чем думала Марион? Сознавала ли она, что сделано зло, — зло, которого никогда не исправить? Она сказала бы себе это, если бы сознала теперь же всю силу, всю глубину, всю смертельность полученной раны. Для такой раны — одно лекарство, а на это она, конечно, не имела бы никакой надежды. Пока она еще не признавалась себе, что несколько нежных слов, два, три ласковых взгляда, прикосновение руки, самое присутствие юноши, красота которого пленяла взоры, всецело покорили и поработили все чувство Марион Фай. Но оно было так. Ни на минуту не уклонялась ее мысль, во время обратного пути, от предмета ее бессознательного поклонения. Вдруг она почувствовала боль от раны, хотя пока еще боль не смертельную. С какого права такой девушке, как она, получать хотя бы пустые комплименты от такого человека, как лорд Гэмпстед? Что он ей, что она ему? Он должен выполнить свою высокую миссию, исполнить свои высокие обязанности и несомненно найдет благородную лэди, которая станет матерью его детей. На одну минуту мелькнул он на пути ее, она не могла не помнить его вечно. Ей почему-то казалось, что любовь для нее теперь невозможна. Но страдание, неизбежно связанное с такой мыслью, еще не коснулось ее. Она как будто сожалела, что судьба поставила ее до такой степени вне его сферы, но она уверена была в одном, что если бы он сделал решительный шаг, она не помрачит его величия, приняв бесценный дар его любви. Но зачем, зачем был он с ней так нежен?..