— Мистер Роден прислал вас с каким-нибудь поручением? — спросила она, сильно нахмурившись.
— Нет, милэди, нет. Это было бы совершенно невероятно. Я уверен, что он гораздо охотнее явился бы сам, с собственным поручением. — При этом он захихикал самым оскорбительным образом. — Я зашел в надежде видеть вашего брата, лорда Гэмпстеда, про которого беру смелость утверждать, что мы с ним слегка знакомы.
— Лорда Гэмпстеда нет дома.
— То же сказал мне слуга. Тогда мне пришло в голову, что так как я приехал из Лондона с известной целью, чтобы попросят милорда оказать мне небольшую услугу и так как я не имел счастия застать милорда дома, то могу обратиться с той же просьбой к вам.
— Не может быть, чтоб я чем-нибудь могла быт вам полезна, сэр.
— Можете, милэди, гораздо скорей, чем кто бы то ни было в целом мире.
— Что же это может быть? — спросила леди Франсес.
— Если позволите, я сяду, так как рассказ мой довольно длинный. — Невозможно было отказать ему в этом, она могла только поклониться, пока он усаживался. — Мы с Джорджем Роденом, милэди, коротко знакомы уже много лет. — Она снова наклонила голову. — Могу сказать, что мы были приятели. Когда люди сидят за одним столом, им следует держаться друг друга, иначе придется жить, как кошка с собакой, не так ли, милэди?
— Я не имею никакого понятия о служебных отношениях. Так как я не думаю, чтоб могла быть вам полезна, то, может быть, вы согласитесь удалиться?
— О, милэди, вы должны выслушать меня до конца, так как именно вы можете помочь мне. Понятно, что при ваших отношениях он готов сделать все, что бы вы ему ни приказали. Он теперь забрал в голову быть со мной очень надменным…
— Право, я тут ничего не могу…
— Если б вы только потрудились сказать ему, что я никогда не имел намерения оскорбят его? Я право не знаю, бы такое случилось. Я, может быть, сказал что-нибудь в шутку насчет лорда Гэмпстеда, только в этом, право, не было ничего особенного. Никто не может питать к милорду более глубокого уважения, чем питаю я. Я всегда находил большой честью для Родена его близкие… более чем близкие отношения к вашему семейству…
Что было ей делать с человеком, который ежеминутно позволял себе дерзкие намеки на излюбленную тайну ее сердца.
— Я должна просить вас оставить меня сэр, — сказала она. — Брат мой сейчас вернется.
Это у нее вырвалось в тщетной надежде, что он примет слова ее за угрозу, предположит, что брат ее выгонит его в дома за его дерзость. Она ошиблась. Ему и в голову не приходило, что он дерзок.
— В таком случае вы, может быть, позволите мне подождать милорда, — сказал он.
— О нет, нет! Он может приехать, но может и не приехать. Вам право ждать нельзя. Вам не следовало вовсе приезжать.
— Но в интересах мира, милэди! Одно слово с ваших прекрасных уст…
Лэди Франсес была не в силах долее этого выносить. Она встала и вышла из комнаты. В зале она встретила одного из слуг, которому приказала: «Сейчас же проводить этого господина». Слуга исполнил приказание и Крокер был выпровожен из дома, не сознавая нисколько всей бестактности своего поведения.
Едва Крокер убрался, как Гэмпстед, действительно, возвратился. Разговор, конечно, сейчас же коснулся здоровы отца.
— Он скорей огорчен, чем болен, — сказал Гэмпстед.
— Из-за меня? — спросила она.
— Нет, не непосредственно.
— Что это значит?
— Не ты его огорчаешь, а то, что другие говорят о тебе.
— Мама?
— Да, и мистер Гринвуд.
— Разве он вмешивается?
— Боюсь, что да; через милэди, которая ежедневно сообщает отцу все, что говорит глупый старик. Леди Кинсбёри крайне неблагоразумна и несносна. Я всегда находил ее глупой, но теперь не могу не сознавать, что она поступает очень дурно. Она всячески раздражает его.
— Это очень нехорошо.
— Нехорошо. Он может выгнать мистера Гринвуда из дома, если он станет невыносим, но жену свою он выгнать не может.
— Не мог ли бы он приехать сюда?
— Боюсь, что нет… без нее. Она забрала в свою глупую голову, что мы с тобой позорим семью. Что до меня, она, кажется, думает, что я лишаю ее родных детей их прав. Я готов все сделать для них, даже для нее, чтоб ее успокоит, но она решилась видеть в нас врагов. Отец говорит, что это сведет его в могилу.
— Бедный папа!
— Мы можем убежать, он — нет. Мне стало очень досадно и на милэди, и на Гринвуда, я им обоим довольно откровенно высказал свое мнение. Мне остается утешительное сознание, что в этом доме у меня два жестоких врага.