Слезы подступали к горлу и не давали вздохнуть. Слезы выступали на глазах и, переполнив их, текли по лицу Марион, когда она слушала рассказ Онкэна.
— Следовало бы мне проводить мое время, слушая лекции и учась, но нищета заставляет меня просить милостыню у дверей священников. Я принужден по двадцать раз кричать: «Милости, добрые господа!» И чаще всего мне отвечают: «Ступай с богом!» Тогда я иду к домам горожан — меня гонят. А если случайно мне скажут: «Подожди», достанется мне кусок заплесневевшего хлеба. Те, для кого попрошайничество привычное ремесло, чаще меня получают гнилые овощи, кожуру колбасы, жилы, которые нельзя прожевать, кишки, которые выкинули, прокисшее вино. По ночам я обхожу город, в одной руке у меня палка, в другой сума и тыквенная бутылка. Палка — обороняться от собак, сума — подбирать остатки рыбы, хлеба и овощей, тыква — набрать воду. От слабости я едва держусь на ногах, и часто случается мне упасть в грязь, и я возвращаюсь к себе весь перемазанный, чтобы брошенными мне огрызками заставить замолчать мой воющий желудок…
— О! Чем я могу вам помочь? — воскликнула Марион и тут услышала голос Марго:
— Куда ты запропастилась? Пора домой!
Марион вскочила, сжала руки Онкэна и торопли во шепнула:
— Я еще приду. Я принесу вам денег. Клянусь!
Глава шестая БУРГУНДСКОЕ ПЛАТЬЕ
Марион сидела за столом на кухне, держала в одной руке кусочек мяса, но не ела, а задумчиво следила, как жир капает на подставленный ломоть хлеба, и время от времени глубоко вздыхала.
Женевьева сказала строго:
— Ты чего сидишь как деревянная и ничего не ешь? Тебе что, не нравится?
Марго, лениво ковырявшая пальцем в блюде, выбирая кусочек послаще, захохотала и крикнула:
— Она влюбилась!
— Ничего я не влюбилась, просто мне не хочется есть! — вскрикнула Марион, упала головой на стол и заплакала в голос.
— Ай-ай-ай, что за шум! — пробормотал Бекэгю.
А Женевьева поднялась со скамьи и приказала:
— Хватит. Ужин кончен, можете уходить.
Наверху, в чуланчике, Марго спросила:
— Сознайся, дурочка, ты думаешь о своем косоглазом оборванце?
— Ничего он не оборванец!
Марго пожала плечами, сказала насмешливо:
— Конечно, второго такого красавца во всем Париже не найти. Но придется тебе, милочка, набраться терпения. Если мы будем каждую ночь убегать из дому, добегаемся до того, что нас заберет городская стража. Придется терпеть.
Приходилось терпеть…
Но наконец однажды вечером Марго сказала:
— Я сама что-то соскучилась, и захотелось мне повеселиться. Луна так ярко светит, прямо за сердце хватает. Если ничего не помешает, пойдем завтра.
О злая судьба! Всегда что-нибудь помешает. Назавтра хозяйка проснулась не в духе, принялась ворчать:
— Боже мой, полон дом служанок, ничего не делают, а не придет им в голову подумать о теплой одежде! Ведь зима не за горами, а вдруг там что-нибудь порвалось, какая-нибудь завязка или воротник отпоролся. Мало ли что может случиться… Надо посмотреть.
— Нечего смотреть, — сказала Марго. — Тоже выдумаете! Месяца не прошло, как мы перебирали всю одежду. Шли бы лучше к окошку, поглазели бы на улицу. Все занятие!
Но супруга бакалейщика все-таки залезла в сундук, перерыла его до самого дна, все переворошила и вытащила любимый плащ мужа.
Глаза у нее полезли на лоб. На коричневом сукне расцвело пятно цвета моркови. И, видно, прошло оно насквозь: во всех складках были пятна, целый букет. Плащ был безнадежно погублен. Но сколько ни огорчайся, сколько ни допытывайся, какая пятну причина, словами делу не поможешь. Надо было нанимать портного шить новый плащ.
Клод Бекэгю вызвался найти хорошего мастера и, часу не прошло, привел его и представил:
— Мастер Ришар — знаменитый портной, шьет мужское, женское и детское платье.
Мастер Ришар был не слишком молод — темные, изящно завитые волосы были обильно затканы серебряными нитями седины. Манеры у него были самые изящные. Такому можно было доверить дорогое сукно.
Узнав, что придется шить зимний плащ, он любезно сказал:
— Это пустяки, здесь нечего делать.
— Сколько вы возьмете за работу? — спросила хозяйка.
— Сударыня, это пустяки. Вы заплатите мне, сколько найдете нужным, и я буду доволен.
В зале — там было всего светлей — положили на козлы широкую доску, мастер Ришар взобрался на нее, сел, скрестив ноги, и принялся за работу. Но тут выяснилось, что хозяйке тоже не мешало бы сшить новое платье.