Уже светало, когда они выбрались на большую дорогу. Здесь идти было много легче, и Марион, оглядываясь по сторонам, увидела, сколько людей идет по этой дороге — огородники с тачками овощей, женщины с корзинкой яиц или живой курицей под мышкой, путники в запыленной одежде. Но вот удивительно — никто им не поклонился, не пожелал доброго утра, не спросил, по какому делу они собрались так далеко. А когда мачеха первая раз-другой поздоровалась, ей не ответили.
С чего бы такое невежливое поведение? В деревне так не принято. Но, немного подумав, она сообразила, с чего это.
«Ведь в Париже такое ужасное множество людей, даже невозможно представить себе сколько. И если они будут приветствовать всех встречных и говорить: «С добрым утром, кумушка!» и «Каково поживаете, сосед?», то ведь им целого долгого дня не хватит поздороваться со всеми. И ни о чем другом они уже не смогут говорить, и ничего за весь день не успеют сделать».
И, успокоившись, что все эти люди вовсе не злые, а так уж полагается вести себя на дороге в город, она стала мечтать о том, какой же этот город Париж и как, наверно, там богато живут, если сразу, как только она туда придет, ее накормят, да еще получше, чем дома.
Между тем рассвело, и вдали показались высокие зубчатые стены, а над ними башенки. Но подойти к городу было нельзя, потому что перед стенами был глубокий ров, полон воды, а мост поднят и городские ворота заперты. И все, кто пришел по большой дороге, сели на землю и стали терпеливо ждать, когда с громким звоном и скрежетом отомкнутся створки ворот и, заскрипев цепями, мост опустится и перекроет ров.
Мачеха тоже села на обочипе дороги, а рядом примостилась какая-то старушка с корзинкой салата.
Мачеха разговорилась с ней и спросила, где в Париже нанимают служанок.
Старушка, видно, была из болтливых, или ей наскучило молчание, и она охотно объяснила:
— Это на улице Повелительниц, на углу улицы Старого Уха. Отсюда будет далеко, но часть пути мы пройдем вместе, всю длинную улицу святого Гонория. А уж там я сверну палево к рынку, а ты пойдешь направо, и тут уж тебе каждый покажет. Но ты не стесняйся, почаще спрашивай, чтобы тебе не заблудиться.
— Спасибо вам за вашу доброту, — сказала мачеха. — Я уж, не взыщите, буду крепко держаться за вас, не потеряться бы.
— А мне что? — сказала старушка. — Держись, если тебе так спокойнее.
Тут распахнулись ворота, и все, кто ожидал перед ними, поспешно вскочили и отступили подальше, а из ворот выехали телеги с нечистотами. Мачеха зажала ладонью нос, а старушка засмеялась и сказала:
— Это ничего, это спервоначала не так уж хорошо пахнет, но ты скоро принюхаешься и привыкнешь. У нас случается, кто в первый раз приезжает в Париж, даже в обморок падает прямо на улице. Ой, смотри, твоя девчонка совсем сникла!
Мачеха обернулась к Марион, но та улыбнулась, покраснела и прошептала:
— Я ничего. Я уже принюхалась.
Мачеха снова повернулась к старушке и сказала, презрительно кривя рот:
— Вот уж никогда бы я не подумала, что ваш Париж такой грязный город.
— И вовсе не грязный, — обиженно возразила старушка. — У нас очень заботятся о чистоте. Все жители обязаны за свой счет нанимать телеги и вывозить нечистоты в поля. Но, конечно, не всякому это нравится. Ты, например, стала бы платить за телегу?
— Ни за что! — решительно сказала мачеха.
А старушка продолжала:
— Вот видишь! И, понятно, многие хозяева по ночам тайком выкидывают нечистоты на ближайшую площадь или попросту бросают в Сену, хотя это строго запрещено. А хоть бы и наняли телегу. Телеги тряские и по пути роняют поклажу по всей улице святого Гонория, и на дороге к Поросячьему рынку, и дальше, к Мельничному холму. Ну конечно, оно и пахнет. Вставай, они проехали.
Они вошли в город, и старушка тотчас запела:
Несколько раз они останавливались, и старушка продавала пучки салата выбегавшим из домов служанкам.
Марион крепко уцепилась рукой за юбку мачехи и, задрав кверху нос, запрокинув голову до боли в затылке, с удивлением разглядывала дома. Уж такие высокие, двух- и трехэтажные, и верхние этажи выступают один над другим и нависают над головой, и неба и солпца над ними не видно, и уже день, а сумеречно, будто перед грозой. И как это люди живут там и не боятся упасть, потому что у людей ведь нет крыльев, как у птиц, которые могут гнездиться даже на верхушках колоколен. И неужто ей тоже придется жить в самом поднебесье? Как там наверху ногами ступать — не оступиться, взбираясь по лестнице?