Тут она услышала в спальне голос Марго, причесывавшей хозяйку, поскорей опустилась на колени и принялась протирать пол. Но за спиной она все время чувствовала дверь, которая сейчас может открыться и оттуда выйдет Марго. Но нет, там за стеной все еще разговаривали, еще она здесь в безопасности.
Неслышно ступая, осторожно двигаясь — не задеть бы что-нибудь, не стукнуться бы! — вытирала она пыль, а руки дрожали и не слушались. Ох, сейчас, сейчас Марго придет за ней!..
Надо было идти в спальню — стелить постели. Как преодолеть себя? Как решиться войти? Нет, голоса затихли, скрипнула отодвинутая табуретка, послышались шаги, они ушли в коридор, наверно, пошли на кухню.
Как тень Марион пробралась в спальню, подставила скамеечку к кровати, взбила тюфяк, перестелила простыню, не решаясь — не зашелестела бы! — взмахнуть ею, чтобы легла гладко, без складок, кое-как прикрыла одеялом, слезла со скамейки, ноги подгибались. Прислонившись к косяку двери, слушала — в коридоре было тихо.
Надо было решиться двигаться дальше. Но как страшно, как невыносимо переступить порог, покинуть спальню! А если спрятаться под кроватью, залезть в самый уголок, прижаться к степе, прильнуть к пыльному полу, чтобы не могли ее найти, как будто никогда ее и не было на свете?..
Но белая, пухлая, как подушка, рука покажется в узкой щели, поползет под кровать, вцепится, потащит, вытащит…
Ах, нельзя, нельзя больше медлить, надо идти убирать в кухне.
Марион приоткрыла дверь в коридор, едва передвигая ноги, держась за стену, сделала шаг и другой.
И вдруг над ее опущенной головой голос Марго:
— Куда ты запропастилась? Пора идти на Малый мост.
Вот оно! Столб на площади, черная пропасть, лопата роет глубокую яму. Заживо?
Прерывающимся голосом, очень громко Марион говорит:
— А как же, я помню! Как же, на Малый мост! Я готова. Не стоит откладывать.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ кончается в 1418 году
Глава первая ДЕЛО О ЧЕПЦЕ
Снова на набережной и между двух толстых башен под длинным сводом Большого Шатлэ. Вчера Марион дважды прошла под этим сводом, свободная и счастливая. Сейчас она идет, и на плече у нее тяжелая рука сержанта, и нельзя понять, подталкивает или поддерживает. Сбоку идут белошвейка и чулочник. Они злыми глазами косятся на Марион. Если бы могли, закололи бы ее острием взгляда. Но где же Марго? Неужели не вернется, не заступится, ушла совсем?
Длинная зала суда. В конце ее за столом на высоком кресле судья. По бокам, в креслах, пониже его, помощники и следователи. Судья зевнул, прикрыв рот ладонью. Он сел за этот стол с раннего утра, сразу после первой обедни, и это уже седьмое дело. Он устал, и ему хочется есть. Поскорей бы это дело кончилось, и он мог бы пойти домой. Что там жена сварила на обед?..
За узким концом стола писец на треногом табурете чинит перочинным ножом гусиное перо. Пробует кончик пера на ноготь. Ну, начинайте, что ли, поскорей!
Сержант докладывает:
— Я взял эту девчонку на Малом мосту, где она украла полотняный чепец у свидетельницы.
Судья смотрит на Марион, на белошвейку, на чулочника, лениво отмахивается от залетевшей мухи, спрашивает:
— Как твое имя и прозвище?
Писец обмакивает перо в чернильницу, поднимает голову, смотрит на Марион, ждет ответ, чтобы записать его.
Марион шевелит губами, но будто невидимая сила сжала ей горло, и вместо слов раздается слабый писк.
— Громче, — говорит судья.
Марион судорожно глотает и называет свое имя.
— Признаешь ли ты себя виновной в том, что украла чепец?
Тут голос вдруг возвращается к ней, она падает на колени и, протягивая руки к судье, восклицает:
— Добрый господин, это неправда! Я только стояла рядом. Кто бы ни взял чепец, это не я.
— Поскольку обвиняемая не сознается, — говорит судья, — следует допросить свидетелей.
— Это я свидетельница, и я пострадавшая, — говорит белошвейка, выступает вперед, низко приседает перед судьей, облизывает губы и, сложив руки на животе, стоит, ожидая вопросов.
— Твое имя, прозвище и занятие?
— Николетта с Моста, ваша милость. Я белошвейка и шью женские рубашки и чепцы и продаю их с прилавка на Малом мосту, и уж тоньше работы вы нигде не найдете, хоть весь Париж обойдите, сколько там ни на есть лавок; даже на Большом рынке, где все есть, чего душа ни пожелает, таких прекрасных чепцов нет и не бывало.