В конце зимы зарядили дожди. Придворные снова впали в манию преследования и наперебой заказывали яды и противоядия. Постоянно опасаясь быть отравленными, они требовали назвать им имена тех, кто возможно будет или уже делал попытки покушения на их жизнь. Барбара отвечала, что колдунья не частный сыщик. Она может помочь, но имейте же совесть, господа, обращайтесь хоть иногда и в полицию, а не только к магии!
Благодаря своему прочному положению при дворе и сильной поддержке нескольких фаворитов Его Величества, колдунья Маржери могла себе позволить и более смелые заявления. В Лувр она отправлялась теперь только в сопровождении двоих телохранителей. Дом в Люксембургском квартале превратился в роскошный особняк. Марион по-прежнему помогала ей, так же как все другие участники союза. И так же, как они, получала свою долю прибыли. Хотя львиная доля денег к огорчению Барбары уходила на декорации: костюмы, магические шары, зеркала, отделку особняка и прочую чепуху, не считая сырого мяса для филина и рыбы для кота, без которых никак нельзя было обойтись.
Марион была очень занята. В любое время дня и ночи ей приходилось быть готовой к поездке в Люксембург.
Огюстен не появлялся. Рене грустил, потому что маленькая девочка из соседнего дома, его подружка, тяжело болела. Денег на хорошего врача у ее родителей не было, к репутации Марион они питали глубокое презрение, подкрепленное страхом. Они утверждали, что в болезни их дочери виновата она, ведьма живущая по соседству, и грозили донести на неё в церковный суд.
Всё это не радовало. Марион чувствовала, что ей остро необходимо с кем-нибудь поделиться своей усталостью. Но из-за плохой погоды и ежеминутной возможности вызова к Маржери она никак не могла выбраться на Монмартр и слегка отдохнуть в "Ликорне" в обществе Марселы Фарду.
Огюстена она не видела больше месяца. Иногда заходила кошка, та самая, пестрая, по наглости схожая с Огюстеном. Но занимала она намного меньше места и если так же, как он, не умолкала ни на минуту, то ее мурлыканье значительно меньше действовало на нервы.
И всё-таки Марион чувствовала, что обделена чем-то важным. Так чувствует себя человек давно не видевший солнца. Она говорила себе, что именно в этом причина — в дожде. Который день льет дождь. На душе — смутная серость, она действительно скучает по солнцу, хотя, когда оно есть, никто особенно не обращает на него внимания.
Правда сердце подсказывало, что такое бывает не только с солнцем…
В один из ранних вечеров, когда на улице было уже совсем темно из-за дождя, Рене услышал шорох за окном. Кто-то царапал стекло.
— Мама, как думаешь, это наша кошка?
— Открой, посмотри, — безразлично ответила Марион. Она сидела на низкой скамеечке у камина и следила, чтобы не выкипел суп.
Рене отворил окно. Черная фигура взобралась на подоконник. Взмахнув мокрым плащом, как летучая мышь крыльями, человек спрыгнул в комнату.
— Добрый вечер.
Марион всплеснула руками:
— Господи, тебя мне только и не хватало!
— Тише, — попросил Огюстен, быстро закрывая ставни. — Надеюсь, ты действительно скучала?
— Ни капли!
— Ладно, я ненадолго.
Освободившись от тяжелого плаща, он упал на кровать и закинул скрещенные ноги на деревянную низкую спинку. Закрыл глаза.
— Ты что заболел? — спросил Рене, садясь рядом.
— Да нет, пришлось порядком побегать за этот день. Устал.
— Где ты пропадал?
Огюстен качнул головой из стороны в сторону:
— И тут и там. Дела. А у вас, как жизнь?
— Так себе, — вздохнул Рене. — Скучно. Ничего не происходит. — Везет же людям! — засмеялся Огюстен, из-под опущенных век быстро глянув на Марион.
Она не оборачивалась и старательно делала вид, что всё это ее не касается. Даже со своего места у камина она слышала постепенно успокаивающееся прерывистое дыхание мужчины и чувствовала, что он появился неспроста. Сердито налила рюмку коньяка и протянула Огюстену. Тот немедленно пружинисто сел.
— М-м… Спасибо, ты — ангел, — кивнул он, возвращая пустую рюмку. — Мне вообще то пора…