— Прошу прощения, это моя ошибка, месье, — едко ответила Марион, понимая, что ей всё труднее держать дистанцию.
— Не стоит, — отмахнулся он и с живостью выпрямился, так что кровать заскрипела. — Слушай, давно хочу с тобой поговорить без свидетелей.
— Рене — мой сын!
— В данный момент это неважно. С ним у меня наилучшие отношения, так что он-то согласился бы.
— На что? — Марион насторожилась. — Что ты хочешь от нас?
— Да так, ничего… Выходи за меня замуж.
— Что? Ты шутишь?
— Нет, серьезно.
Она издала недоверчивый смешок, потом звонко расхохоталась. Огюстен невозмутимо, склонив голову набок, смотрел на неё.
— Так-так. Тарелкой не запустила и то хорошо, — констатировал он. — А теперь жду ответа.
Отсмеявшись, Марион весело и очень молодо взглянула на него блестящими глазами без обычной грустной дымки.
— Ты сумасшедший, — ласково сказала она.
— Очень может быть. Так всё-таки, да или нет?
— Конечно нет, ты что смеешься! На что мы с тобой будем жить?
— Вас останавливает только это, мадам? — холодно уточнил он.
— Нет, я… просто не ожидала. Ну как мы можем… Это немыслимо, ты же мальчишка, вы с Рене как братья. Я даже не думала… Ты — мой муж? — она без слов пожала плечами и встала с табуретки, на которую опустилась, чтобы не упасть от безудержного смеха, вызванного предложением Огюстена. — Это невозможно.
— Почему? Ты не назвала причины достойной внимания. Денег не хватает всем и всегда, а возраст… Между прочим, я абсолютно точно знаю, благодаря Рене, что младше тебя на два месяца и шесть дней, ни больше — ни меньше, так что не вижу препятствий.
— На два месяца? — недоверчиво переспросила она и вдруг резко изменилась в лице: — Боже мой, какое сегодня число?
— Шестое февраля, а что?
Она села рядом с ним на кровать и даже прижалась к его плечу.
— Представь себе, сегодня — годовщина смерти моего мужа. А я забыла. Всё из-за тебя!
Она расплакалась, и Огюстену пришлось утешать ее. Марион сердито всхлипывала и твердила, что ее невозможно простить. Прошел всего год, а она уже с другим, и даже забыла почтить память несчастного Жака, а вместо этого слушает признания первого встречного бродяги с улицы и не имеет сил прогнать его. Марион плакала от удивления и стыда, увидев всю глубину человеческого легкомыслия в себе самой, чего никак не ожидала и не поверила бы никому, кто бы предсказал это ей год назад.
Обнимая ее за плечи, Огюстен молчал, зная, что сам звук его голоса вызовет у несчастной женщины новый приступ истерики. Она злилась и на себя, и на него, как на свидетеля своей сердечной черствости, как ей казалось, и уговоры сейчас были бесполезны. Единственное, что утешало, то что Рене уехал в гости, а если он не вспомнил о своей потере, то слава Богу, это и к лучшему.
Марион до вечера не разговаривала со своим гостем и легла спать очень рано, молясь о том, чтобы сегодня ночью за ней не прислали карету, ибо она не в состоянии не только работать, но даже пошевелиться, такой разбитой она себя чувствует.
Так их первый целый день вдвоем, который мог бы пройти так чудесно, стал кошмаром и самое лучшее для него было поскорее исчезнуть, что он и сделал, перейдя в ночь.
5. “ОТ ПРЕДЛОЖЕНЬЯ ДО ОТВЕТА, КАК ОТ БЕСЧУВСТВЬЯ ДО ЛЮБВИ…”
Назавтра Марион разбудил курьер из дома номер тринадцать и увез ее в Люксембургский квартал. Барбара дала ей срочный заказ, тайный, от самой королевы, и оставила Марион у себя, помогая ей в составлении гороскопа Ее Величества. Франция сейчас ждала дофина, и вопрос, кто родится мальчик или девочка, волновал не только всё королевство, но и саму королеву.
После самих неутешительных расчетов, Марион поехала на Монмартр забирать сына и только к обеду вернулась домой.
Огюстен ждал их с уже готовым обедом на столе. Он весело поприветствовал Рене и ни словом не напомнил Марион о вчерашнем. Она сама выбрала момент и извинилась за своё поведение, сказав, что вела себя по-свински. А если он, Огюстен, так не считает, то ему же хуже.
Через несколько дней к великому огорчению Рене, Огюстен вернулся к себе домой, в Пасси. По крайней мере он так сказал. Марион знала только, что в ее комнате его больше нет, в остальном она не была уверена. Через некоторое время, они случайно столкнулись у Марселы, и мамаша Фарду долго внушала своей подружке, что ее выбор великолепен. Лучшего она и себе самой не желает. Огюстен заверил, что всё в порядке, фараоны его не донимают, так что "злоупотреблять добротой мадам он больше не будет". Марион рассеянно кивнула в ответ на его слова и на бурный восторг мамаши Фарду, заказала себе приличный ужин и отправилась на свой пост близ Нового Моста.