Спрятав рисунок в дорожную сумку, Рене вслед за матерью поспешил на улицу. Внизу их ждала карета с опущенными занавесками.
— Куда мы едем?
— За город.
— Через какие ворота? — спросила Марион, еще надеясь, что можно уговорить отвезти их в Сен-Жермен.
— Никак невозможно, мадам, — ответил курьер. — Мы едем через ворота Сен-Дени или Сен-Мартен. Эти ближе всего к Рынку. Надо спешить. За городом сейчас стоит цыганский табор. Если им заплатить, они возьмут вас с сыном в свои повозки.
— Но они, вероятно, собираются в город?
— В город они не поедут, узнав, что инквизиция открыла облаву. С ними вы будете в безопасности.
Марион подавила вздох. Карета уже катилась по улицам. Не слишком быстро, чтобы не привлекать внимания. Выглянув в окошко, Рене с удивлением сказал матери, что на их дверце королевский герб. Марион улыбнулась этому простому чуду. Видимо, Барбара приказала ребятам угнать в Лувре королевскую карету, или одолжила ее на ночь, договорившись в конюшне, с тем чтобы к утру вернуть ее обратно. Лучше пропуска для ночных застав она не могла придумать. Действительно, эта уловка неплохо сработала. Трюк удался вполне и никто из стражников не остановил карету с гербом, везущую беглецов.
Разговор с цыганами тоже не занял много времени и стоил много меньше, чем рассчитывала Марион. Оказывается, они знали об этой попутчице еще вчера. Их предупредила старая дама, так что всё в порядке.
— Маржери, — благодарно покачала головой Марион. — Что же, прощайте. Желаю счастья.
Она пожала руку курьеру. Он поклонился:
— Мадам ничего не прикажет передать?
— Мою благодарность Барбаре. И… знаете что, да, я прошу вас: предупредите Марселу, хозяйку "Ликорна".
— Не беспокойтесь, мадам, я всё сделаю. Всего вам хорошего.
Колеса кибиток заскрипели по дороге. Откинув холщовый полог, Марион смотрела на человека стоящего на дороге, рядом с каретой. Она помахала ему рукой.
Вот и всё. Прощай, Париж. Он, этот мужчина в черном, последний, кто провожает ее в неведомый путь. Прощай…
Повозки ритмично покачивались, словно корабли. Под их скрипучую колыбельную Рене уснул. Марион не спала и с тоской смотрела на дорогу. Молодой месяц давно скрылся за горизонтом, время застыло.
— Куда мы едем? — спросила Марион у молоденькой цыганки, ехавшей с ней в одной повозке.
— Вперед, барышня. Подальше от Парижа.
"Подальше от Парижа…" — мысленно повторила Марион, покачиваясь в такт скрипу колес. — Подальше… Ну что ж, начнем всё сначала, а когда люди снова поймут, что я — единорог, и им это надоест донельзя, мы снова сбежим. Главное — ехать.
Скрип-скрип; копыта почти не стучат по мягкой дороге. Скоро распустятся листья, весна всё-таки. Скрип-скрип…
Марион так долго широко раскрытыми глазами смотрела на дорогу, что, наверное, загипнотизировала сама себя и уснула. Сквозь сон услышала ржание лошадей и сильный толчок.
— Сто-ой!
Грянул выстрел.
— О, Господи, что это?
— Разбойники, барышня, — пояснила цыганка. — Да вы не бойтесь, они нас не тронут.
Пробравшись вперед, Марион из-за спины кучера выглянула на дорогу.
Передние кибитки тоже остановились. Путь им преградил вооруженный всадник, пригрозивший пристрелить каждого, кто шевельнется.
— Что вам нужно, господин? — недовольно спросил старейшина, выходя вперед.
— Вы едете из большого города, хорошо заработали, платите выкуп, — ответил хриплый мужской голос.
— Да какой же выкуп у бедных цыган? Мы сами бежали из этого города, у нас нет ни гроша.
— Мне не нужны деньги.
— Что же вам нужно?
Марион вскрикнула, не в силах удержаться. И услышала знакомый смех.
— Одно место в вашем фургоне, рядом с моей красоткой, — заявил Огюстен, спрыгивая с лошади. — Большего не прошу.
Марион стрелой вылетела на дорогу и очутилась в его объятьях. Опустив ее наконец на землю, он сердито усмехнулся:
— Сбежать хотела? Ладно, пошли, после расскажешь. — Он привязал коня к борту кибитки, где ехала Марион. Она с Огюстеном забрались внутрь.
Опять заскрипели колеса. Рене проснулся, но всё равно решил, что это сон, и, махнув рукой, снова улегся спать. Влюбленные рассмеялись.