Все будет хорошо. Не будет ни грязи, ни стыда, ни скандала. Ничего, кроме забвения...
Антон Корф будет доволен. Никто не станет её оплакивать, даже маленькая собачка не завоет от смертельной тоски.
Конечно, все это глупая сентиментальность, но Хильда была немкой, а у её соотечественников старые романы, военные марши и эдельвейсы всегда вызывали слезы. К тому же это была последняя слабость, и нельзя упрекать её в том, что она разрыдалась в таком безвыходном положении. Осталось только справиться с глубоко укоренившимся инстинктом, заставлявшим отчаянно цепляться за жизнь.
Она ощупала руками свое теплое, живое тело, которое столько лет сопротивлялось разрушительному действию времени. Ее глаза, привычные к ужасам войны, больше никогда не увидят моря с песчаными полосами бесконечных пляжей и деревьями на берегу. Она злилась на себя за непрошенные слезы, и уже готова была все бросить. Но надо устоять, плыть против течения, победить жизнь и ненавистную плоть. Никакой отсрочки. Уже завтра мучители будут рвать её на части своими вопросами, требовать признания... Лучше уйти раньше, без зевак и свидетелей.
Она выпрямилась, бросила взгляд на дверь с глазком и убедилась, что никто не собирается войти. Все тихо. Время ужина давно прошло, а ночь, по мнению тюремных надзирателей, создана исключительно для сна.
Хильда смахнула тыльной стороной ладони слезы, взяла веревку, стала одной ногой на крошечный тазик для умывания и потянулась вверх. Изо всех сил она старалась удержать равновесие на маленькой эмалированной посудине. Одно неверное движение - и шум может привлечь внимание надзирательницы, которая сразу все поймет и отберет её единственное средство к спасению. Нужно быть точной и осторожной.
Вскоре конец импровизированной веревки надежно зацепился за прут решетки. Осталось только сделать скользящую петлю, а это уже совсем просто. Хильда надела петлю на шею, подняла попавшие под неё волосы и дала им свободно упасть на плечи.
Осталось только соскользнуть ногами с тазика. Какое-то время она будет раскачиваться. Во что бы то ни стало нужно удержаться от попытки дотянуться до решетки. Просто выждать. Много времени это не займет. Инстинкт самосохранения все ещё будет заставлять бороться за жизнь, но она уже не сможет себе помочь, а крик сразу оборвется.
На мгновение Хильда заколебалась, и это стало её последним мгновением. На долю секунды смерть отступила, оставив ей время взвесить слабые шансы. Трагедия заключалась в её одиночестве, Хильде не о ком было подумать, не с кем прощаться.
Одна нога медленно скользнула в пустоту, вторая ещё стояла на тазике, и край его больно резал ступню. Хильда качнулась, петля затянулась сильнее. Она как ныряльщик закрыла глаза и полетела в бездну, лишь с губ слетело неизбежное:
- О, Господи!
Бог, как обычно, не ответил, но это уже не имело значения.
Она уже не была больше Хильдой и ещё не стала трупом, а лишь боролась на последнем рубеже, когда кровь с оглушительным грохотом хлынула в уши...
Хильда умерла несколько мгновений спустя.
Эпилог.
Суда не было, ведь своим самоубийством Хильда созналась в совершенном преступлении.
Заголовки в газетах печатали аршинными буквами. И ещё фотоснимки убийцы в купальном костюме, улыбающейся солнцу. Миллионы домохозяек, чье будущее засыпали горы стирального порошка для обстирывания семьи и детишек, довольно вздохнули, решив, что есть-таки на свете справедливость.
Стерлинг Кейн немедленно переключился на дело о контрабанде наркотиков, которое обещало вылиться в разоблачение международной банды. Приближались выборы, и не лишним было доказать будущему губернатору, что полиция видит в нем ценного союзника.
Дом Карла Ричмонда закрыли, прислугу распустили, а яхту выставили на продажу.
Баснословное состояние старика перешло к отцу несчастной девушки, но ему никто не завидовал. Сам он выглядел усталым и подавленным. Бывший секретарь носил траур и поставил на могиле роскошный памятник, к подножию которого каждый день возлагали свежие цветы. Он приказал забальзамировать тело и не уставал повторять близким друзьям, что никогда не простит себе её одинокое детство. В происшедшей трагедии бедняга винил только себя и выглядел хуже некуда.
Осведомленные люди утверждали, что Корф её надолго не переживет. Но это только доказало их прискорбное невежество в вопросах человеческой живучести. Постепенно месяц за месяцем к нему возвращались прежняя энергия и сила воли. Тем не менее казалось, что богатство не принесло ему счастья, и его часто можно было видеть в одиночестве то на скачках, то за игорным столом.
Антон Корф с большим трудом пытался вернуть себе интерес к жизни. Репортеры настойчиво пытались выяснить его планы на будущее, но, похоже, их просто не было. Он твердил об учреждении крупного центра для сирот войны. Правда, пока ещё слишком рано: воспоминания о несчастной дочери слишком терзали его сердце.
Весна сменила зиму. Антон Корф одолел уныние и был замечен на нескольких приемах. На его приятном лице теперь иногда появлялась улыбка. Он решил отправиться в продолжительный круиз по Тихому океану. Климат островов и красоты природы пойдут ему только на пользу.
Затем Корф, очевидно, посетит Европу и, возможно, уже не один. Такое состояние может оказаться для одинокого человека слишком тяжелой ношей. Молодая очаровательная спутница послужит утешением его старости, а в восхитительных созданиях, готовых осчастливить богача на склоне лет, недостатка не будет. Седые виски, меланхолический нрав и баснословный банковский счет делали его весьма привлекательным.
Но пока ещё рано. Сначала он отправится на острова: пусть люди думают, что их восхитительный климат творит чудеса.
И только потом его ждет Европа со всеми её соблазнами: Франция, Италия, Испания. Его будут принимать как пашу, под руку с ним всегда будет идти восхитительное создание, а множество других станут сгорать от желания удовлетворить любую его прихоть, смеяться его шуткам и предлагать свою волнующую юность, чтобы согреть его постель.
Но не сейчас, не сразу, это неблагоразумно...