— Нет.
— Зря. Ты потерял много крови. Идем, тебе нужно отдохнуть.
Он протянул ему руку, но сам так и не прикоснулся. А если и прикоснулся бы, то только к заваленному бумагами столу.
— Раз тебе больше всех надо, под твоим надзором крысеныш и будет, — кабинет Министра Магии никогда не меняется. Да и сам Министр тоже не меняется. В какой раз происходит этот разговор? Утомительно. Только что было в прошлый, Артур не помнит.
— Под моим? — переспрашивает он.
— Да, борец за правду ты наш, — перед ним будто восковая фигура с нелепо сотворенной улыбкой на безумном лице. — И да, это приказ.
— Не понимаю, — Артур качает головой. Он же не просил об этом, ведь так?
— Я тоже, — расплылся в кукольной улыбке Министр, разводя своими рассыпающимися в пыль руками.
В Азкабане всегда холодно и всегда страшно, только если у тебя еще что-то осталось. Если ты идешь по этим коридорам не в пятый, десятый, бесконечный раз.
И снова.
— Нравлюсь? — с тенью былого то ли самодовольства, то ли сарказма насмешливо спросил Малфой.
— Нет, — честно ответил Артур. Сколько раз он его видел? Сколько раз не нашел в своей душе отвращения. Сколько раз он хотел вновь его поцеловать?
— Ты мне тоже, — весело заявил Люциус. — Постарел сильно. Залысины вон. Морщины.
— Ничего тебя не меняет.
— Кроме тебя, — погрустнев, ответил тот.
Более горького поцелуя не было. И более желанного уже никогда не будет.
— Я тебе его доверяю. Спаси его, слышишь? — цепкие пальцы впиваются в плечи, и даже при виде крови и чужого безумия ощущение собственной реальности не приходит. — Помни, я тебя и с того света достану.
— Я никогда об этом и не забывал.
Мальчик без того худой совсем истощал. Острые плечи и лопатки как ветки дерева торчат из-под посеревшей ткани.
— Не спится? — тихо спросил Артур.
— Вам тоже? — хмыкнул Драко, обнимая себя руками. Его бил озноб, то ли от холода, то ли от мерзкого сна, какие в его голове не заканчивались.
Как все это Артуру было знакомо.
— Садись. Чай?
— А чай ли? — он кивнул на открытую бутылку.
Мальчик плакал. Тихо, чтобы не нарушать тишину кухни. Но один единственный всхлип сломал все выстроенные барьеры. Он так давно не плакал. А ему так давно было больно.
Рубашка намокла от потока слез, но мужчина и не думал его отпускать, сильнее прижимая к себе обеими руками, а губами касаясь невесомых белых волос.
И стоит закрыть глаза и все почему-то совсем иначе.
— В заповеднике тоже не все гладко. Людей мало, так что мне пора возвращаться.
— Пап, ты прости, что мы вдвоем вот так сразу… Но Флёр правда здесь соврем зачахла.
— Все нормально. Справимся, — он не смотрит на старших сыновей.
— За Джорджем бы кто проследил, а то ведь дел натворит…
Мужчина закрыл лицо руками, сняв очки и отложив их на стол.
— Пап, ты в порядке?..
— Да… Да. Просто очень устал.
Оба сына обняли его с обеих сторон, и у стоящего в дверном проеме Драко предательски защемило сердце. Его уже сто лет никто не обнимал и Воландеморт уж точно не в счет. Он так давно не чувствовал настоящего живого человеческого тепла.
— Это от поганой змеи? — юноша кивнул на шрамы на груди мужчины.
— Да. Ни один не сошел.
— Сектумсемпра Поттера, — он расстегнул пару верхних пуговиц рубашки. — Мы с Вами даже чем-то похожи.
— Может быть, Драко. Может быть.
От тепла его тела предательски передергивало. Драко доверчиво прижался к мужчине, закрыв глаза. Теплый. По-настоящему теплый живой человек, который не желает ему зла и смерти.
Его запах казался таким странным — алкоголь, трава, железо… И запах чистой кожи без капли парфюма.
— Мне так одиноко. Мне просто чудовищно одиноко…
И так хочется согласиться, только кухни вокруг уже давно нет.
— Ты ко мне зачастил, — усмехнулся Люциус.
— Министр добр, — апатично ответил Артур.
— Воистину так, — склонил голову как любопытная сова, и как будто нет этой чудовищной худобы, запавших глаз и седой щетины. Он не меняется. Этот дьявол никогда не меняется и играющая на губах ухмылка тому подтверждение. Он не безумен, нет. Совсем нет. И знает, что умрет. Может быть, уже умер. Но Малфой никогда не меняется. Создав для всех образ труса и богатого придурка, он никогда таковым не был. Он всегда играл. И финал его собственной партии ему нравился.
— Ты умеешь любить? — после долгого молчания спросил Артур. Стены плавились вокруг, стекая раскаленной лавой, но разве это теперь важно?
— Я умею восхищаться, — не задумываясь, ответил Малфой. — И тобой я всю жизнь восхищался.
— Как своим самым глупым трофеем?
— Как своим единственным достойным трофеем. Не было никого тебя лучше.
И в устах скупого на признания Малфоя это можно было возвести в ранг «я люблю тебя». Вот только надо ли это было теперь, когда Малфоя через несколько часов — минут — секунд — вчера — не станет.
— Я буду по тебе скучать, — и ведь даже жалко не прозвучало. Достижение.
— Сбереги моего сына. Прошу тебя.
Артур разворачивается, собираясь уйти.
— Вот так просто уйдешь? Без поцелуев и ответов? — и даже не насмехается.
— Я уже умер, Малфой. Сдохни, наконец, и ты.
И ведь улыбается, дьявол, улыбается. Он своего добился. Он подчинил его себе, как и обещал тем памятным летом, сидя у костра.
— Мы сгорим и сгорим вместе.
— С тобой хоть в сам ад.
И сколько раз ему нужно пожалеть о своем ответе, чтобы все это, наконец, закончилось?
— Там пауки, папа, — хнычет маленький Рон, прижимая к груди плюшевого мишку.
— Они безобидные, сынок. Они тебя не тронут.
— Мне страшно, папа.
И в темноте кухни, освещенной одной желтой свечой, мужчина отчаянно хочет ответить: мне тоже.
Он просит у Министра чужого сына. Может быть даже умоляет, он не помнит ничего после встречи с этой фарфоровой марионеткой. Просит, потому что своих не осталось. Потому что огненный ветер войны забрал их всех. А его самого вот не захотел. Не заслужил.
— Как Вы это выносите? — не поднимая глаз от своих рук, спросил Драко.