Народу на свадьбу Анатолий созвал больше, чем позволяла жилая площадь. Кто из гостей опоздал, тот стоял в коридоре, принимал тарелки и рюмки через головы. На кровати, где предстояло провести первую ночь молодым, сидело сейчас человек тринадцать гостей.
Ни Романок с женой, ни сестра Лидка на свадьбу к Марише не приехали. Может быть, потому, что свадьба эта была скоропалительная, а в деревне любят, чтобы было время на сборы, на раскачку. А может, просто убоялись трат: на свадьбу к сестре с пустыми руками не поедешь.
Так что Мариша сидела совсем одна среди мало знакомых ей людей, и, как она ни бодрилась и ни улыбалась, явно проглядывали ее смятение и неуверенность в правильности того, что происходит. Дважды в жизни она влюблялась, а вот теперь идет замуж, можно считать, не любя.
Селиванова Маришино приглашение тоже отвергла.
— Нет, знаешь… Я ведь под гармошку плясать не умею. Что касается Екатерины Серапионовны, то та честно призналась, что очень боится пьяных. А какие Мариша могла дать гарантии, что будет по-другому?
Однако особого разгула не было. Анатолий в этот вечер не повалился, как Романок на своей свадьбе, хотя выпил немало. Когда ему показалось, что гости уже навеселились, он не постеснялся сказать прямо:
— Метро, трамвай кончаются, поэтому большое до свидания вам всем!
Маришу он обнял так горячо, что она даже на какой-то момент почувствовала себя счастливой. Все-таки Анатолий женился на ней без всякого расчета, значит, по-настоящему любил. А такое бывает не часто.
Когда медовый месяц был в разгаре, Мариша решила показать своего молодого мужа обитателям квартиры на Большой Полянке.
Екатерина Серапионовна, увидев нарядных Маришу и Анатолия, обрадовалась. А Мариша прежде всего обратила внимание на то, что от селивановской двери убран коврик, на котором всегда возлежал Макар.
— Собаки больше нет, — шепотом сообщила Екатерина Серапионовна, когда гости зашли к ней в комнату.
Интонация у старушки была печальная, хотя раньше между нею и псом отношения были самые спокойные. Видимо, она переживала за свою соседку.
— Я вас поздравляю! — сказала Екатерина Серапионовна. — Желаю вам счастья!
— Спасибо, бабуся! — за себя и за жену отозвался Анатолий. — А комната-то у тебя какая хорошая! Продай-ка нам ее.
Екатерина Серапионовна растерялась.
— Что вы хотите сказать?..
— Хочу сказать, что продай. Как-нибудь сделаемся.
Мариша с мольбой посмотрела на своего «молодого». Она уже поняла, что привела его сюда в первый и последний раз. В это время в комнату вошла Селиванова. Опять в халате.
— Добрый день, Валентина Михайловна, — робко сказала Мариша.
— Здравствуй, Огонек, — как-то вяло отозвалась та. — Появилась, наконец?
К себе она гостей не пригласила, за свой сугубо домашний костюм извиняться тоже не стала.
— Не обижайтесь на нее, — попросила Екатерина Серапионовна, когда Селиванова удалилась. — Она все еще не может прийти в себя после смерти собаки. Я тоже как-то плохо себя чувствую в последнее время. Совсем не могу работать, остановилась на полуслове…
— Ладно, пошли! — заскучал Анатолий. — Прощай, бабуся!
Провожая Маришу, Екатерина Серапионовна сказала:
— Постарайтесь остаться такой, какой вы были. Помните, как мы с вами плакали на «Царской невесте»?..
Мариша была очень подавлена.
Анатолий же искренне удивился, что его молодая жена так сникла. Правда, она еще дома просила его, чтобы он зря не молол языком. Но он был твердо уверен, что все, что ни скажет, — правильно. И если молчать, так это надо не в гости идти, а в глухой лес по грибы.
Лето пошло на вторую половину, в июле температура в цехе, где работала Мариша, доходила до тридцати пяти. Гладильщицы раздевались до нижнего белья, наказав уборщицам и вахтерам лиц мужского пола в гладилку не пускать. Только одна Мариша не пожелала даже в самую жару расстаться со своим синим рабочим халатом.
— А ты, я гляжу, левша! — удивилась новая мастерица, увидев, как она ловко перехватывает тяжелый утюг из правой руки в левую.
— Я и левша и правша, — улыбнувшись горячими губами, сказала Мариша.
— Ну, тогда ты тут у нас всех забьешь.
Мариша никого «забивать» не собиралась, но действительно оказалась расторопнее, а главное, выносливее других. Но и ей приходилось нелегко. Выпускали сейчас в основном швейные изделия из штапельного полотна, только что входившего в моду. Глажке это полотно поддавалось хорошо, но, чтобы честно отутюжить каждый шов на платье или халате, не вытянуть и не завалить на сторону, приходилось попариться. За смену Марише накидывали больше сотни изделий с пришитыми пуговицами, которые при неосторожности можно было расплавить. А утюг, который сам же и брызгал горячей водой и паром, весил больше четырех килограммов. Под конец смены Мариша чувствовала непривычную слабость, и маленькие, пусть и сильные, руки ее становились горячими и ватными.