Вдохновленные поражением французов, не испытывая никакого желания к ведению переговоров, Австрия и Пруссия не хотели торопить события. Тем не менее 12 мая король Пруссии решился на взятие Парижа, герцог Бруневик был выбран генералиссимусом австро-прусской армии. Через графа Карамана, который представлял Бретеля в Берлине, Людовик XVI узнал о точном местонахождении прусских войск. «Глава прусской армии прибыл 9 июля. Все будет готово к 4 августа, — писал Ферзен королеве. — Герцог Брансвик будет продвигаться вместе с 30 тысячами отборных солдат прямо на Париж. Императрица посылает ^тысяч солдат, из которых 3 тысячи кавалеристы. Они высадятся в Висмаре и пройдут через Германию». Он добавлял, что граф Караман теперь уже уверен в том, что король Пруссии откажется от переговоров. «Старайтесь продолжать войну и, главное, не покидайте Париж», — сообщал он ей. За этим письмом последовало другое письмо королевы, датированное 5 июня, в котором она писала Ферзену о проблемах в армии под командованием Люкнера. «В войсках всего не хватает, в них царит полный беспорядок», — уточняла она. В Тюильри наступили тревожные дни. Не зная ничего о действиях короля и королевы, прошел слух о том, что монархи изменили родине. Панический ужас перед возвращением старого режима пробудил в народе чувство патриотизма и увеличил ненависть и вражду между патриотами и контрреволюционерами. Народные массы начали водружаться.
Ни на минуту не сомневаясь в законности своих действий, Мария-Антуанетта уже отчаялась увидеть иностранные армии когда-либо в победном марше по Парижу. В ее письмах Ферзену по-прежнему слышны отчаянные призывы спасти ее от «еще более ужасной» катастрофы. Ненависть к королеве удвоилась, некоторые говорили о необходимости заточения ее в Аль-деГрас, другие говорили о смерти. С момента вступления на престол Франциска II появились новые памфлеты, озаглавленные: «Великое отчаяние Марии-Антуанетты по поводу смерти Леопольда и болезни принца, брата короля». Ей приписывали изречение: «Мое единственное желание увидеть, как эта столица умоется своей собственной кровью […]». Каждый день появлялись все новые и новые памфлеты, которые обвиняли королеву. Уже давно ее окрестили как «мать всех пороков», но теперь королева стала «чудищем в женском обличие», жаждущим французской крови. В Париже в театрах аплодировали пьесе, в которой поднимался лишь один вопрос — убийство короля.
20 июня толпа людей, вооруженная дубинами, палками, вышла из пригорода Сент-Антуана и Сен-Марсо и направилась в Собрание. Напуганные этой вооруженной толпой депутаты получили лишь несколько петиций. В зал манежа невозможно было пройти, манифестанты заполнили все сады Тюильри, вплоть до ограды дворца. Вскоре вдоль забора была выстроена национальная гвардия, началось настоящее противостояние. Однако очень скоро большинство гвардейцев перешло на сторону бунтовщиков, число которых постоянно росло.
Во дворце королева, дети и мадам Елизавета собрались в комнате Людовика XVI, который не терял спокойствия. Королева и дети плакали. К трем часам дня жандармы и гвардия не могли больше противостоять натиску толпы. Двери дворца открылись, и за несколько секунд дворец заполнился вооруженными людьми.
Крики бунтовщиков, звуки разбивающихся стекол и хлопающих дверей привели в ужас всю королевскую семью. Несмотря на их протесты, несколько верных им людей, которые по-прежнему находились возле короля, увели королеву и детей в покои дофина, тогда как Людовик остался в своих апартаментах, ожидая, когда ворвутся бунтовщики. Его сестра оставалась с ним. В то время, как Людовик остался лицом к лицу перед мятежниками, охраняемый лишь несколькими верными гренадерами, королева, ее дети, мадам де Турзель и мадам де Таран заперлись в комнате дофина. Они оставались там, дрожа от ужаса, в течение двух часов, несколько раз королева просила разрешения присоединиться к мужу. Вскоре услышали, как ломали двери. Бунтовщики приближались. Они уже захватили апартаменты королевы. Чтобы скрыться от обезумевших людей, Мария-Антуанетта вместе с детьми бросилась в покои короля. Со всех сторон доносились крики, все более и более угрожающие. Находясь под защитой нескольких гренадеров, которые не покинули ее, с сыном на руках, еле живая от страха, по по-прежнему гордая и высокомерная, Мария-Антуанетта стояла на пороге комнаты своего мужа, пг.^д дверью в зал Совета. Двери внезапно распахнулись, и перед ней оказалась обезумевшая толпа. Слышались призывы отрубить ей голову. Дофин рыдал, хотя не видел, что происходило в соседней комнате. Король продолжал спокойно и твердо утверждать, что он ничего не изменит. Лишь к десяти часам вечера дворец и сад были полностью освобождены от бунтовщиков. Королевская семья была спасена. Измученная королева опустилась в кресло. Теперь уже она подумывала о коалиции.