Столько примеров неосмотрительности, допущенной при дворе в тот 1775 год, не могли оставить равнодушными врагов королевы, которые напропалую платили авторам многочисленных пасквилей. «У нас настоящая эпидемия памфлетов, — писала Мария-Антуанетта своей матери 15 декабря. — Их сочиняют обо всех придворных, о женщинах и мужчинах, и эти французские трещотки замахнулись даже на короля. Но меня не проведешь. Хотя злоязычие столь популярно во Франции, все весьма пошло и грубо, да и манера изъясняться не пользуется популярностью ни у народа, ни в приличном обществе». Судите сами. Вот вопрос, читала ли королева «Придворные новости»? Людовик XVI обвиняется в бессилии, в том, что пал жертвой жены-прелюбодейки (которая обманывала его с многочисленными любовниками) и тещи, якобы советовавшей дочери:
Мерси, в свою очередь, не проявлял особого беспокойства по поводу эпидемии памфлетов, хотя первый выпуск гнусных стишков был серьезным ударом по репутации королевы. Тем не менее любопытно, что 17 декабря он все же подтверждал, что «влияние и власть королевы основательно беспокоят столь легкомысленную и живую нацию, которая не желает, чтобы ею управляла иностранка, которая лишена единственного качества для признания француженкой — материнства».
Глава 9. ДЕЛО ГИНЕ
Зима снова вовлекла весь фр. чгчузский двор в круговорот праздников. Несмотря на морозы, насморки и другие болячки от переохлаждения, королева не лишала себя удовольствия прокатиться на санях, не пропустила ни одного бала, ни одного приема, ни одного спектакля в Опере. Ей случалось иногда среди ночи ехать в Париж и дрожать от холода в королевской ложе театра, однако возвращалась она лишь к шести часам, шла на мессу и только потом отправлялась спать. Ею владела настоящая страсть к развлечениям. Любой час, незаполненный каким-либо развлечением, казался ей ужасно тоскливым. Она занимала себя любым, даже ненужным занятием, лишь бы одиночество не захватило ее, чтобы избежать тягостных раздумий и размышлений. «По вечерам, во время игры она разговаривала только с Безенвалем, „который вышучивал все вокруг“ […]. За обедом общалась только с придворной молодежью», — рассказывал герцог де Круа. Уже очень давно она не брала в руки книг, если не считать каких-то маленьких романов. Она больше не музицировала. Мерси и Вермон чувствовали себя счастливыми, поскольку имели возможность регулярно беседовать с ней.
Общественное мнение на ее счет очень изменилось. Восторга поубавилось, и она даже удивлялась этому. Королева старалась избегать тех мест, где ее могли встретить не так, как хотелось бы. Безразличная к обыденной жизни парижан, она была равнодушна к их бедам, попросту не могла видеть их, проносясь в санях с веселой компанией молодых придворных. Муж был полностью погружен в министерские реформы и экономические проблемы, а двадцатилетняя королева, напротив, совершенно не интересовалась жизнью королевства, «этой страной», как она писала матери. Что до простых французов, она их тем более не знала. Для нее существовала лишь придворная знать, с которой судачила целыми днями. Однако все должны были преклоняться перед волей короля или перед ее собственным мнение что было, впрочем, одно и то же. Добродушный Людовик XVI, мог ли он быть благодаря своим добродетелям отцом для всех французов, которые иногда выглядели суровыми, но в душе своей оставались добрыми и отзывчивыми? Так рассуждала Мария-Антуанетта, если это можно было назвать рассуждением. Она представляла французов как огромную толпу непослушных детей, которых нужно было постоянно призывать к порядку, к доброму королевскому порядку. Если Мерси с Марией-Терезией и смогли ее убедить в чем-то, так только в том, что этой нации очень свойственно легкомыслие. «Моя дорогая мать совершенно права насчет легкомыслия и ветрености французов, — писала королева сразу же после истории с памфлетами, — но я действительно очень огорчена, что она испытывает настоящее отвращение к этой нации. Ее характер действительно непостоянный, но совсем не дурной; перо и слово не передают того, что в душе у этого народа. Доказательством является то, что им вовсе не ненавистна власть, хвалят они гораздо чаще, чем ругают». Сама Мария-Антуанетта была вновь встречена рукоплесканиями, когда приехала в Париж, для того чтобы внести щедрые пожертвования пострадавшим от пожара, который разразился в парижском дворце Правосудия.