Ферзен был озабочен муссированием парижскими газетами темы о возможном бегстве короля. План такой действительно имелся; автор его, Густав III (уповая на поддержку императрицы Екатерины и полагая, что, завершив войну с турками, она уделит больше средств на восстановление порядка во Франции), хотел высадиться в Нормандии, куда, согласно его замыслу, следовало бежать королевской семье. Ни Екатерина II, ни Густав III не любили Марию Антуанетту и предпочитали иметь дело с принцами, нежели с королем и королевой, считая, что «не важно, кто будет на престоле — Людовик XVI, Людовик XVII или Карл X, лишь бы чудовище было уничтожено». Шведский король и преданный рыцарь королевы Ферзен рвались в бой. «Я прекрасно понимаю весь ужас вашего положения, но без иностранной помощи оно никогда не изменится», — писал граф Марии Антуанетте. Император же, напротив, сохранял спокойствие. «У меня сестра во Франции, но разве Франция моя сестра?» — говорил он. Леопольд направил сестре секретную записку, в которой с немецкой педантичностью рассматривал все «за» и «против» установившегося во Франции режима и возможные результаты и последствия введения иностранных войск; суть записки сводилась к тому, что принятие конституции является превосходным предлогом не начинать войну с Францией. Впрочем, аристократам-эмигрантам он тоже не считал нужным помогать. «О чем бы ни попросили вас эти французы, не делайте ничего, — писал он сестре Марии Кристине, правительнице Нидерландов, — только вежливость и обеды, но ни войск, ни денег». Жалуясь на бездействие Венского двора, комитет в Кобленце организовал собственную армию — «армию Кон-де». Королева по-прежнему прилагала все усилия, чтобы «европейские державы пришли на помощь, явив всю свою силу и величие». Активная переписка королевы с европейскими дворами, постоянные курьеры, возвращение из эмиграции мадам де Ламбаль — все это не оставалось незамеченным.
В воздухе Тюильри пахло заговором; Собрание постановило отрубать головы преступникам посредством машины, изобретенной доктором Гильотеном; король снова впал в апатию; Мадам Елизавета интриговала в пользу Артуа; дворец наводняли шпионы всех партий и группировок; патриоты, пристально следившие за обитателями Тюильри, окрестили доверенных лиц короля и королевы «австрийским комитетом». В такой обстановке желание Ферзена прорваться в Париж, дабы посвятить их величества в план Густава III, пугало королеву, хотя при одной только мысли о свидании с Ферзеном она трепетала от счастья. «Приехать сюда сейчас означает рисковать нашим счастьем… больше всего на свете мне хочется вас увидеть», — писала она, переполненная чувствами.
Прибыв в Париж 13 февраля 1792 года под видом курьера шведского короля, Ферзен остановился в гостинице Принцев на улице Ришелье и отправился к королеве. О своем проникновении во дворец он коротко записал: «Благополучно прибыл в Париж в половине шестого вечера… отправился к ней, прошел обычным путем; остерегался национальных гвардейцев; ее жилище прекрасно; короля не видел — остался там». Последние слова — «остался там» в оригинале старательно подчищены, и на этом основании строится гипотеза о счастливой встрече любовников после долгой разлуки. Или о (первой? последней?) ночи любви. Но, возможно, эти слова означали всего лишь, что он остался ночевать в Тюильри, чтобы лишний раз не пробираться мимо охраны. Ибо, любимец женщин, Ферзен был по-прежнему хорош собой, в то время как от прежней Марии Антуанетты остались лишь глаза да обворожительная улыбка, которой теперь редко кто удостаивался.
В шесть часов вечера следующего дня состоялась встреча Ферзена с королем. На предложение бежать король ответил отказом — «он столько раз обещал остаться, что ему совестно» — и попросил еще раз сообщить представителям европейских монархов, что его официальные заявления не отражают его образ мыслей. «Я знаю, меня считают слабым и нерешительным, но еще никто и никогда не находился на моем месте», — добавил он. «Он честный человек, — написал Ферзен, — но я не уверен, что он не пытался договориться с мятежниками». Во время беседы король доверительно признался, что единственно возможный момент побега — 14 июля — он упустил. Он хотел уехать, но: «…как можно, если Месье просил меня не уезжать, а маршал де Брольи сказал: “Мы можем уехать в Мец, но что мы будем там делать?” Я упустил момент». Это признание свидетельствовало, что, когда речь заходила о серьезных политических шагах, королева не имела влияния на короля. Ибо она как раз хотела уехать. Когда король удалился, Мария Антуанетта подробно рассказала Ферзену о злоключениях во время побега и плачевном финале сего предприятия. «В девять часов я с ней расстался», — записал в дневнике Ферзен.