Жертвой дикой ненависти толпы, ворвавшейся 3 сентября в тюрьму Ла Форс, стала принцесса де Ламбаль. «Они зверски убили принцессу де Ламбаль… надругались над ее телом, вырвали у нее сердце, выпустили кишки и, насадив ее голову на пику, носили по улицам Парижа», — писал Лафон д'Оссон. Потом кто-то бросил клич отправиться в Тампль — «чтобы Австриячка смогла поцеловать свою шлюху». По дороге убийцы завернули к цирюльнику и приказали сделать прическу их страшному трофею. «От кабака до кабака, по улицам и переулкам они подошли к стенам Тампля и криками и воплями стали привлекать внимание королевской семьи. Королева отчетливо услышала страшные проклятия, которые гнусное пьяное отребье изрыгало в ее адрес. Вскоре появился чиновник в сопровождении четырех делегатов от черни; сей чиновник сообщил королевской семье, что народ крайне взволнован ложными слухами о их бегстве. “Да, — воскликнул один из сторожей, — я предлагаю вам подняться и подойти к окну, чтобы вывести парижан из заблуждения и успокоить их. Кстати, они хотят показать вам голову Ламбаль, чтобы вы знали, как мы мстим тиранам”. Узнав о страшной гибели своей подруги, королева горестно вскрикнула и без памяти упала на руки сестры и заплаканных детей», — завершил свой рассказ Лафон д'Оссон. «Это был единственный раз, когда самообладание ее покинуло», — писала Мадам Руаяль.
21 сентября 1792 года впервые собрался Национальный конвент, провозгласивший Францию республикой единой и неделимой. Началась новая эра, новый отсчет времени, получивший свое воплощение в республиканском календаре. Париж ликовал, звуки этого ликования проникали за стены Тампля, где трепетал крошечный огонек надежды — вдруг идут долгожданные освободители? Но надежды никакой: 20 сентября возле городка Вальми французская армия под командованием генерала Дюмурье (того самого, который предлагал организовать побег короля) разбила превосходящие силы пруссаков. Блицкриг герцога Брауншвейгского провалился, французская армия обрела уверенность в своих силах и начала наступление в Австрийских Нидерландах (Бельгии). Со стороны коалиции были предприняты попытки начать переговоры, сделав разменной монетой Людовика XVI. Но монархии во Франции более не существовало, и Дюмурье предложил Брауншвейгу вести переговоры с Конвентом; герцог, разумеется, отказался. Конвент не намеревался восстанавливать монархию.
Армия Французской республики, на ходу перестраиваясь на новый лад, под лозунгом «Мир хижинам, война дворцам» перешла в наступление. Впереди у нее были новые победы и поражения, отъезд за границу генерала Лафайета, не принявшего переворот 10 августа, измена генерала Дюмурье и его неудавшаяся попытка восстановить власть короля, появление новых, взращенных революцией талантливых полководцев, отражение натиска армий монархической Европы. Людовик XVI перестал являться фигурой международного масштаба, он стал просто гражданином Капетом, мужем гражданки Капет. Те, кто, как тешила себя надеждой Мария Антуанетта, начал войну за освобождение короля и восстановление его власти, давно уже преследовали совершенно иные цели.
В глазах нового революционного общества король и королева из поверженных монархов превратились в политических преступников. Едва королевская семья оказалась в Тампле, в нее мертвой хваткой вцепился член Коммуны, памфлетист Эбер, редактор газеты санкюлотов «Папаша Дюшен». В самых мерзких выражениях он требовал истребить все это «…ское племя», иначе говоря, «толстого кабана», «австрийскую мартышку» и «змееныша» с «обезьянкой». Среди тюремщиков оказался приятель Эбера — Роше, который постоянно придумывал гадости, лишь бы унизить королевскую семью: выпускал дым прямо в лицо дамам; хохотал, когда королева, забыв о низких дверях, проходила, не наклонив головы, и ударялась лбом о косяк; вразвалку ходил по лестницам, заставляя членов королевской семьи вжиматься в стену; изрыгал чудовищные оскорбления. Газета Эбера не давала Конвенту забыть о короле и королеве и упрекала его членов в трусости. «Теперь, когда отступать дальше некуда, когда пьянице Капету пора наконец убраться в мир иной, оказывается, у депутатов кишка тонка! “Как! — верещат они. — Как мы можем судить короля!” Ну а мы, нация, разве мы станем возражать, коли предателя Луи чуток укоротят?»
Эбер со своей газетой во многом способствовал переводу короля и его семьи из бывшего жилища архивариуса в тюремную башню. Там Марии Антуанетте не разрешили ужинать вместе с мужем; отныне семья могла собираться вместе только за обедом. В новых помещениях было сыро и холодно, на окнах стояли толстые решетки, ни на минуту не позволявшие узникам забыть о своем положении. Верный Клери, обладавший правом покидать крепость, исполнял мелкие поручения и приносил новости «с воли», сообщая их потихоньку, когда дофин затевал шумные игры или когда причесывал дам.