Искренняя и непосредственная, Мария Антуанетта посвящала дочерей короля во все свои проблемы, включая супружеские, которые старые девы обсуждали особенно активно. Вскоре весь двор знал о том, что дофин откровенно избегает супружеской спальни. «Как можно быть такими бесцеремонными и публично обсуждать столь личные вещи?» — краснея, недоумевала дофина. Пришлось графу Мерси деликатно разъяснить ей, что в Версале не следует ни с кем делиться своим личным, ибо здесь у стен есть уши.
«Не поддерживайте ни один из кланов, занимайте нейтральную позицию; думайте о вашей душе, старайтесь доставлять удовольствие королю и исполнять желания вашего супруга», — наставляла Мария Терезия дочь. Но тетки вовлекли ее в борьбу с некоронованной королевой Версаля Дюбарри. Воспитанная в строгих рамках пуританской морали, Мария Антуанетта не сразу разобралась в истинной роли графини. Когда ей впервые указали на разодетую и увешанную бриллиантами фаворитку, она простодушно спросила: «Какую должность занимает эта женщина при дворе?» В ответ австрийский посол смущенно забормотал, что «дама сия развлекает короля», на что юная дофина со смехом ответила: «Что ж! Теперь у нее появится соперница!» Придворные мгновенно потупились, а Мария Антуанетта растерялась.
Ее высочество невзлюбила фаворитку, особенно когда узнала, что та активно способствует смещению Шуазеля, которого мать еще в Вене велела ей поддерживать. Но дофина не имела веса в политических играх, тогда как Дюбарри называли первым министром Людовика XV 24 декабря 1770 года под крики «Да здравствует Шуазель!» и «Долой Дюбарри!» бывший министр отбыл в свое поместье Шантелу, ставшее меккой оппозиционеров. «…Я не собираюсь выяснять, почему король дал отставку Шуазелю, а вам тем более этого делать не следует», — немедленно написала императрица дочери. Людовике тоже не одобрял вмешательство внуков в политику и радовался, что Мария Антуанетта вела себя как девчонка. И когда мадам де Ноайль пришла пожаловаться королю, что дофина гоняется за бабочками, тот лишь довольно рассмеялся. Вот если бы она стала протестовать против изгнания Шуазеля, он, возможно, и принял бы меры… По просьбам Дюбарри на место Шуазеля назначили герцога д'Эгийона, после чего уже никто не пытался умалить роль фаворитки — кроме Марии Антуанетты. Целомудренная поневоле, дофина инстинктивно ненавидела Дюбарри и не скрывала этого.
Противостояние еще-не-королевы и как-бы-королевы больше года развлекало скучающий двор. Зная, что со смертью короля (возраст которого уже перевалил за 60 лет) власть ее кончится, Дюбарри не стесняла себя ни в чем. Petite rousse (рыжая девчонка), как Дюбарри называла дофину, безмерно ее раздражала, ибо престарелый любовник относился к «девчонке» по-отечески нежно, а та в отличие от остальных дам никогда не забывала подчеркнуть свое к ней презрение, постоянно подогреваемое тетками. «Король бесконечно добр ко мне, и я нежно его люблю, но его стоит пожалеть за слабость, кою он питает к мадам Дюбарри, самому глупому и наглому существу, какое только можно себе представить», — писала дофина матери. От теток она знала, что Дюбарри ждет, когда она заговорит с ней.
Двор гадал: удастся ли выскочке Дюбарри удовлетворить свое честолюбие и добиться признания от наследницы Габсбургов? Согласно этикету Дюбарри не вправе была обратиться к дофине, ибо стояла ниже на иерархической лестнице. Но, повелевая королем, Дюбарри вознеслась до королевских высот, а потому не могла смириться с нежным взглядом голубых глаз, смотревшим сквозь нее, словно она пустое место. Поддерживая дофину в неприятии Дюбарри, тетки убивали сразу двух зайцев: унижали ненавистную «распутную девку» и создавали сложности «австриячке». «Я всегда замечал, что тетки, побуждая дофину при виде Дюбарри умолкать и принимать строгий вид, сами не упускают возможности перекинуться с ней словом или оказать ей мелкую услугу; такое поведение кажется более чем странным, ибо таким образом они пользуются дофиной как инструментом для выражения собственной ненависти, кою опасаются выказывать сами», — писал Мерси Марии Терезии, не намеревавшейся идти на поводу у самолюбия дочери, ставившей под угрозу хрупкое строение альянса, державшегося после отставки Шуазеля исключительно на поддержке Людовика XV.