Когда Мария возвратилась на борт яхты, она была уже совсем другой женщиной. Остатки угрызений совести улетучились. Былая нерешительность уступила место желанию отдаться чувству, охватившему все ее существо. Можно предположить, что вечером того памятного дня Аристотель Онассис перестал быть для Каллас простым поклонником ее таланта…
В своих воспоминаниях Менегини подробно описал свой путь на Голгофу, чем обернулись для него последние дни круиза: «Вечером 6 августа, когда мы вернулись на борт, я увидел, что она изменилась до неузнаваемости. Она отказалась идти спать. Когда же я сказал ей, что устал, она ответила: «Делай, что хочешь, а я останусь здесь». С этого вечера началась их связь…»
Следующий вечер не принес Менегини облегчения. Напротив, Мария в самом приподнятом настроении танцевала с Онассисом, тесно прижавшись к нему и не обращая внимания на остальных пассажиров. Уинстон Черчилль попросил ее что-нибудь спеть, в ответ она небрежно ответила ему отказом. И старый лев остался ни с чем. Казалось, музыка больше не интересовала оперную диву. Она взяла с собой в круиз партитуру одной из опер Беллини, но за все время путешествия даже не прикоснулась к ней. Все ее помыслы и желания были связаны с Ари. Она практически не расставалась с ним ни на минуту. «Кристина» встала на якорь в порту Пирей. Влюбленным представилась возможность спуститься вдвоем на берег. Держась за руки, они гуляли по узким улицам квартала Плак, с наслаждением вдыхая воздух родины, с которой находились в слишком долгой разлуке.
Казалось, Афины да и вся Греция благословляли двух своих самых знаменитых детей…
В последующие дни страдания Баттисты продолжились. Мария взяла в привычку возвращаться на рассвете в каюту, которую занимала вместе с супругом. Он сделал ей замечание по этому поводу. Влюбленные не любят, когда кто-то становится на их пути, так и Мария, не в силах более сдерживать переполнявшее ее раздражение, высказала все, что накопилось в ее душе.
«Можно подумать, ты мой тюремщик! — воскликнула певица. — Ты ходишь за мной по пятам. Ты подглядываешь за всем, что я делаю. Долгие годы ты держал меня на цепи. Ты похож на мерзкого тюремного надзирателя. С меня хватит!.. Ты не занимаешься спортом, ты не знаешь иностранных языков, у тебя всегда всклокоченные волосы, ты не умеешь элегантно одеваться…»
В продолжение целого часа лился поток упреков на голову несчастного Баттисты, который все еще надеялся, что это лишь мимолетное увлечение Марии. Однако каждую ночь она выпархивала из супружеской каюты, оставляя Титта наедине со своей ревностью.
Можно только посочувствовать этому шестидесятичетырехлетнему мужчине, наблюдавшему, как на его глазах молодая жена неумолимо ускользает от него. Как часто бывает в подобных случаях, все, что он ни делал, чтобы удержать Марию, оборачивалось против него. Ему было не по силам тягаться с наглым и дерзким соперником. Что бы там ни говорили об алчности Баттисты, о его способности добиваться самых высоких гонораров для жены, заставляя ее работать на износ, как строго мы ни осуждали бы его действия и методы, надо признать, что без своего супруга Каллас никогда бы не достигла таких высот в творчестве. Он служил ей верой и правдой до последнего дня их совместной жизни. Впрочем, как только оперная дива рассталась с Баттистой, она тут же свернула с пути, по которому следовала до сих пор.
Когда Мария Каллас сошла на берег с борта яхты «Кристина», это уже была совсем другая женщина, которой руководила самая мощная из всех побудительных сил, не признававшая ни моральных, ни нравственных преград: она была влюблена. Со свойственной ей одержимостью Мария приняла решение во что бы то ни стало преодолеть все препятствия на пути к осуществлению своих заветных желаний.