После провала в Париже у нее был месяц на восстановление сил на "Кристине"; затем ей предстояли четыре выступления в Тоске в Лондоне. Она должна была прибыть туда 28 июня 1965 года. Однако состояние ее здоровья не позволяло ей ехать в Англию. Вечером, накануне первого запланированного спектакля, она позвонила Дэвиду Уэбстеру и сообщила ему, что врач категорически настаивает на отказе от выступления. Естественно все места на спектакли, в которых помимо нее были задействованы Ренато Чиони и Тито Гобби, а также Жорж Претр, были бысто раскуплены; поклонники таланта Каллас дни и ночи стояли в очередях за билетами. К тому же 5 июля должно было состояться гала-представление для королевской семьи, последнее по счету.
После долгих обсуждений Каллас согласилась спеть по крайней мере один спектакль, чтобы доказать английской публике которая с давних пор хранила ей верность и проявляла по отношению к ней благородство, что она отказалась выступать не из каприза. Тем не менее часть лондонской прессы довольно сердито откомментировала ее отказ. В первых трех спектаклях вместо нее пела Мэри Кольер. Мария Каллас прибыла в Лондон 3 июля. В "Дейли экспресс" можно было прочитать, что один канадский бизнесмен, проживавший в отеле "Савой" по соседству с певицей, проснулся ночью, разбуженный музыкой из "Тоски". По его высказыванию, певица была, скорее всего, в хорошей форме. 5 июля 1965 года публика, присутствовавшая на благотворительном гала-представлении, услышала голос, ведший мелодию с величайшей осторожностью. От пылкости предыдущих выступлений не осталось и следа. И тем не менее более проникновенно и выразительно, как в этом представлении, она редко когда исполняла "Vissi d'arte". Сколько же надо было пережить и испытать неудач, чтобы получилось такое, всецело идущее изнутри, полное задушевности и нежности пение.
Вряд ли Мария Каллас думала о том, что это представление станет ее прощанием с оперной сценой. На будущее были запланированы ее выступления в Лондоне в партии Нормы и в Париже в партиях Виолетты и Медеи. Однако все эти планы рухнули, актриса словно оказалась в царстве теней. Она провела лето на Скорпиосе. Строила планы, искала новые пути продолжения карьеры и занималась этим со все большим отчаянием, так как ее отношения с Онассисом все чаше омрачались его переменчивым настроением и злобными выходками, которые мужчина может позволить себе только в случае, если он потерял уважение к женщине. "Что ты представляешь из себя? Ничего. - очевидно, такие слова бросал он в лицо ей. "У тебя осталс только свисток в горле, да и тот уже не свистит". Порой грек так оскорбительно вел себя, что однажды Франко Дзеффирелли не выдержал и потребовал от него - правда, безрезультатно - ответа за его наглое поведение. Сандер Горлински, ее лондонский агент, тоже слышал, как Онассис кричал на певицу: "Заткнись... Ты пустое место, певичка для ночного клуба". Горлински далее рассказывал: "Я надеялся, что она схватит бутылку и бросит ему в голову. Но нет, она встала и просто вышла из комнаты. Он держал ее в ежовых рукавицах". Как стало известно от Стасинопулос, она даже не произвела на свет ребенка, о котором так страстно мечтала, - если только это официально высказанное желание не было продиктовано страхом продолжать карьеру, непременно продолжать, карьеру, над которой она была уже не властна.
Ora
"Красивые женщины обречены быть несчастливыми", - пишет Теодор Адорно в своем труде "Minima moralia". И даже те, для кого условия складываются благоприятно, благодаря происхождению, богатству, таланту, - даже их словно преследует рок, и они одержимы стремлением к разрушению самих себя и любых чисто человеческих отношений. Оракул предлагает им лишь выбор разных роковых обстоятельств. Потом они платят счастьем за условия рока; они сами не могут любить — и отравляют любовь к себе самим, оставаясь с пустыми руками. Или же привилегия красоты придает им мужество и уверенность, чтобы расторгнуть этот договор о выборе. Они серьезно относятся к обещанному им счастью и не скупятся растратить его, подтверждая всеобщее мнение, согласно которому им нет необходимости даже предъявлять свою значимость".
Мария Каллас была пленницей своей карьеры и в связи с этим - мученицей вожделенного, так и не состоявшегося счастья. Ее характер и идеал женственности, в соответствии с которым она формировала свой характер и творила саму себя, были порождением мужского окружения. Оно, пишет Адорно, уверенно культивирует в женщинах способность самокорректиров-и и в искусстве ограничения проявляет самое безжалостное астерство. Подобно Свенгали , демоническому учителю пения, Серафин, Менегини и Легге вылепили из маленькой девочки с необыкновенными способностями, честолюбием, коплексом неполноценности и музыкальностью неподражаемую художественную фигуру, которой суждено было сиять в лучах мировой славы. Оборотная сторона этой карьеры, грандиозной и в то же время гротескной, довольно сомнительной — не без ее собственной вины - карьеры, заявила о себе именно в тот момент, когда певица попыталась воплотить в жизнь иной идеал женственности: быть красивой, окруженной поклонниками обожаемой женщиной. Но едва только она начала входить в новый образ, сначала модной красивой женщины, затем желанной возлюбленной, как на нее обрушились все несчастья.
О последних годах жизни Марии Каллас написано очень много книг, бесконечно много. После развода с Баттистой Ме-негини приватной жизни у нее уже не было, не осталось ничего сугубо личного, интимного. Более того, все интимное, личное превратилось, как лаконично и метко выразился Дэвид А. Лоу, в "непристойное": "Книга читается взахлеб, — комментирует он свой взгляд на книгу "По ту сторону легенды", - но после такого чтива хочется встать под душ". Не только книга Арианны Стасинопулос, но и опусы Нади Станчофф или родной сестры Каллас Джеки, вздымают тучи пыли над разными событиями ее жизни, такими, например, как развод, пыли, которая ложится толстым слоем, окрашивая все вокруг в другой цвет и отравляя все ядом.
Последние двенадцать лет жизни Марии Каллас - между 5 июля 1965 года, когда она в последний раз ступила на оперную сцену, и 16 сентября 1977 года, днем ее смерти в Париже - мало связаны с исполнительской деятельностью певицы. Это были двенадцать лет постоянных страшных поражений. Знаменитый режиссер Джозеф Лоузи предлагал ей сняться в картине "Бум" по Теннесси Уильямсу в роли стареющей актрисы, забытой всеми звезды, которая живет одними воспоминаниями и которую посещают лишь ангелы смерти. Но Марии Каллас не хотелось начинать карьеру киноактрисы — а она не оставляла такой мысли после предложения Карла Формена сняться в фильме "Пушки Навароне" - с роли старой актрисы.
Висконти хотел видеть ее в фильме о Пуччини в роли певицы, которая походила бы на Марию Ерица, но этот план тож рухнул. Постоянным оставалось лишь одно непостоянство певицы, но это непостоянство было вызвано не ее капризом и умыслом, а только страхом и неуверенностью. Непостоянство, которое в точности соответствовало непостоянству голоса, который, как пишет Реми, поразив небывалым по красоте звуком в тот же миг переходил почти на крик. Вплоть до 1967 года Мишель Глотц пытался заставить Каллас выступить в театре или поработать в студии звукозаписи. Все было напрасно. Висконти планировал поставить с участием Каллас в Парижской опере "Травиату" Верди; но режиссер и певица выдвинули такие требования, какие по тем временам оказались, видимо, невозможными. Она просила, как сама рассказывала в 1970 году, "от двадцати до тридцати репетиций с оркестром и хором", а поскольку этого не разрешили, то проект сорвался.