Мария - королева интриг

Жюльетта Бенцони Мария — королева интриг

Часть первая ЖАЖДА МЕСТИ

Любовь — ничто, если она лишена безумства, безрассудства, всего запретного и греховного…

Томас Манн, Волшебная гора

Глава I ДОМ ГАЛИГАЙ

Четверка лошадей неслась по узкой дороге, увлекая за собой темно-зеленую карету без гербов, наглухо задернутый полог из кожи не позволял разглядеть пассажира. Карета только что, перед самым закрытием ворот, успела миновать Буасси-Сен-Леже, не сбавляя скорости и чудом не столкнувшись с выезжавшей с гумна телегой. Студеный апрельский день 1622 года клонился к вечеру, а добраться до места необходимо было засветло.

На задке несущейся с бешеной скоростью кареты лакея не было. Единственный лакей примостился на козлах подле кучера, здоровенного детины, уверенной рукой правившего четверкой неистовых демонов. Кучера звали Перан. То был бретонец, крепкий и молчаливый, лицо его под надвинутой до бровей черной шляпой, казалось, было высечено из гранита. Он служил герцогине с тех пор, когда она была еще ребенком, был безгранично ей предан и подчинялся беспрекословно, за исключением тех случаев, когда она подвергала себя опасности своей неожиданной прихотью.

Внутри кареты, обитой зеленым бархатом и обложенной подушками, дабы смягчить дорожную тряску, две молодые женщины, почти ровесницы, сидели каждая в своем углу в полнейшем молчании. От самого Парижа дамы не обменялись ни единым словом. Одна из них была хорошенькой белокожей брюнеткой, закутанной в элегантный серый суконный плащ, обшитый шелковым сутажом, белым, как и накрахмаленные кружевные брыжи, точно поддерживавшие ее утонченное лицо, быть может, несколько строгое, но освещенное нежным сиянием прекрасных карих глаз. Эти глаза то и дело посматривали с затаенным беспокойством на неподвижный профиль спутницы. Никогда прежде Элен дю Латц, любимая камеристка герцогини, не видела столь напряженного выражения на ее лице, столь плотно сжатых губ и этих слез, которым лишь жгучая гордость не давала пролиться. Ей никак не удавалось взять в толк, что могло привести в такое состояние, без сомнения, самую прекрасную и самую желанную женщину во всем королевстве.

Да, конечно, она не так давно овдовела, но до сего дня она, казалось, не слишком горевала, и траур, по правде сказать, не удручал ее. В семнадцать лет Мария-Эме де Роан Монбазон стала женой большого друга молодого короля Людовика XIII, Шарля д'Альбера, герцога де Люина, буквально осыпанного дарами и почестями в знак королевской признательности и совсем недавно получившего шпагу коннетабля, в которой, однако, не было проку, ибо он был совершенно не приспособлен к подобной ответственности. Среди прочих милостей он получил дозволение жениться на самой хорошенькой девушке королевства, способной покорить сердце любого мужчины, будь то король или сам Папа! В ней было все: обольстительность, блеск, очарование и, разумеется, красота, а живой ум и жизнерадостность делали ее и вовсе неотразимой. Ее улыбка, беспечная, нежная или насмешливая, открывала ей все сердца, а ее переливчатый смех был способен смягчить самую строгую из старых вдов. К тому же Мария прекрасно владела своим нежным и теплым голосом, когда ей случалось петь, а петь сирене доводилось нередко. Будучи небольшого роста, она обладала обольстительным телом и восхитительно одевалась, сочетая элегантность с поистине королевскими манерами. Бывшие тогда в моде огромные брыжи «мельничный жернов» из накрахмаленных кружев служили блестящим обрамлением ее очаровательному лицу. У юной герцогини были тонкие и аристократичные черты, свежие и полные губы, лучистые синие глаза миндалевидной формы; высокий чистый лоб венчала высокая (из-за брыжей!) прическа из роскошных рыжих волос, прикрытых теперь оригинальной и чрезвычайно модной шляпой, один край которой был заколот алмазной брошью…

И вот этот блуждающий огонек потух, сирена умолкла. Точь-в-точь статуя, окутанная туманом, да и траурная одежда лишь усугубляет картину. Но почему? Элен терзалась еще больше оттого, что прежде Мария делилась с ней всем.

Все началось пятью часами ранее с приезда во дворец де Люина некоего дворянина, мсье де Фолэна, доставившего письмо из лагеря в Туре, где находился король. Гонец спешился лишь на минуту, сказав, что ответа не требуется.

Мария была в детских покоях (у нее было трое детей!), где кормилица как раз прикладывала к груди самую младшую, Марию-Анну, родившуюся в январе. Герцогиня не слишком заботилась о детях. Это было не в обычае, и в знатных семьях, особенно когда родители занимали важные посты — а Мария являлась старшей фрейлиной королевы, — считалось в порядке вещей, что дети живут отдельно от родителей, на попечении кормилиц, гувернанток и гувернеров, а также многочисленной челяди. Однако после гибели супруга, случившейся четырнадцатого декабря прошлого года на юге страны, где король вел войну, гибели, которую Людовик XIII даже не оплакивал, чувствительная к нюансам Мария поняла, что семье покойного, вероятно, не стоит больше ожидать милостей от государя. Она отказалась от неудобных и тесных покоев в Лувре, предложенных ей взамен тех, что она занимала прежде — восхитительных и близких к покоям королевы, — и укрылась в роскошном дворце, построенном ее покойным супругом на улице Сен-Тома-дю-Лувр. Что-то подсказывало ей, что смерть де Люина принесла королю больше облегчения, нежели горя. Королевское письмо застало ее в собственном доме.

Когда она читала его, ни один мускул не дрогнул на ее лице, обычно столь живом. Побледнев, она молча и с презрением бросила письмо в огонь, и Элен не посмела ни о чем спрашивать. Впрочем, герцогиня раскрыла рот лишь для того, чтобы дать несколько коротких распоряжений: немедленно отправить гонца в ее замок в Лезиньи, чтобы известить о ее приезде, подготовить дорожный сундук, ее карета с Пераном и одним лакеем должна быть готова через час. Затем она велела Элен готовиться ехать вместе с ней. Тем временем Мария написала письмо, которое приказала доставить королеве, заперлась на несколько минут в своей часовне, что весьма удивительно, ибо набожностью она не отличалась, после чего переоделась и, не потрудившись уведомить мажордома о длительности своего отсутствия, не говоря ни слова, села в карету вместе со своей камеристкой.

Молчание не было нарушено до самого приезда в Лезиньи, очаровательный новый замок из кирпича и белого камня, построенный Кончино Кончини десятью годами ранее. Флорентийский авантюрист, добившийся всемогущества вплоть до звания маршала Франции благодаря расположению к нему Марии Медичи, вдовы Генриха IV и регентши до совершеннолетия сына, не был лишен ни вкуса, ни осмотрительности. Прекрасный сельский замок с большими окнами и изящными павильонами отражался в водах рва, через который был наведен мост с подъемной частью, позволяющей перекрыть доступ внутрь.

Кончини не успел насладиться замком: едва тот был достроен, как совсем юный Людовик XIII, выведенный из себя дерзостью флорентийца и подстрекаемый Люином, велел капитану своей стражи убить его у ворот Лувра, а его вдова Леонора Галигай вскоре была схвачена по обвинению в колдовстве и казнена на Гревской площади. Одновременно с этим королева-мать, у которой Кончини, как поговаривали, состоял в любовниках, была сослана в замок Блуа. Подобная «чистка» позволила шестнадцатилетнему монарху начать собственное царствование, при этом он возвратил ко двору бывших советников своего отца, отстраненных некогда флорентийцем.

Подстрекатель же получил награду, соразмерную оказанной услуге. К нему перешли имущество и часть постов Кончини. Несколько месяцев спустя Шарль д'Альбер де Люин, из знатной, но весьма бедной провансальской семьи, происходившей, кстати сказать, именно из Флоренции, женился на дочери одного из самых влиятельных вельмож Франции и Бретани, Эркюля де Роана, герцога де Монбазона и пэра Франции. Иными словами, на Марии. Ей было семнадцать лет, ему — без малого сорок… Медовый месяц они провели в Лезиньи.

Между тем молодая вдова так спешила сюда отнюдь не для того, чтобы предаваться воспоминаниям о первых днях своего замужества, замок нравился ей, но никаких особенных чувств не вызывал. Люин оказался для нее первым наставником, более приятным, нежели обычно бывают мужья, к тому же он не был лишен привлекательности, и пять прожитых вместе лет они неплохо ладили. При этом любовь к роскоши и жизни на широкую ногу связывала их больше, нежели дети — мальчик и две девочки, — родившиеся от их союза. Со своим супругом Мария открыла страсть к любви, но уже тогда она знала, что тускловато-дружеские чувства, которые она питала к нему, лишь крайне отдаленно напоминали те чувства с большой буквы, о которых мечтает любая женщина. Вот почему и вдовство вызывало в ней лишь легкую печаль, тем более что в последнее время чрезмерная гордыня Шарля, его мания величия и стремление навязывать свою волю всем, включая короля, превратили его в точную копию Кончини. Он умер на войне, но от болезни и бесславно, успев, однако, при осаде Монтобана выставить на посмешище шпагу коннетабля, незадолго до того выклянченную у Людовика XIII.