Отец с подозрением взглянул на нее: он знал, как хорошо у нее подвешен язык, чего нельзя было сказать о нем самом. Главным образом он не понимал, почему женщина, покрывшая себя позором, которой следовало бы носить не снимая траурную вуаль и посыпать голову пеплом, явилась к нему с высоко поднятой годовой, сияющим взглядом и довольным видом победительницы.
— Поговорить о чем? — пробурчал он, глотнув для бодрости полный стакан вина.
— Обо мне, отец. И о моем будущем.
— Будущем? У вас его больше нет, разве что только сделаться настоятельницей монастыря, в который вы удалитесь. И то вряд ли!
Она рассмеялась, и от ее смеха серые глаза герцога почернели.
— Если это все, чего вы мне желаете, вы явно не слишком честолюбивы! К счастью, я смотрю на вещи иначе, и именно поэтому я здесь. По правде говоря, я пришла просить вашего благословения.
— Для чего это?
— Чтобы выйти замуж, отец! Через неделю с вашего позволения я стану герцогиней де Шеврез.
В этот момент Эркюль налегал на пирог с олениной, который слуга только что поставил перед ним. Он поперхнулся, задохнулся, побагровел, закашлялся и, наконец, выплюнул кусок и отхлебнул новый глоток вина. Мария сочувственно похлопала его по спине.
— Честно сказать, я не думала произвести на вас такое впечатление, — добавила она. — Нет ничего сверхъестественного в том, что мужчина уже давно влюблен в меня.
— Ваш любовник! Нагло выставленный напоказ!
— Если вам так угодно! — не стала спорить Мария. — Поскольку я теперь вдова, мы решили по взаимному согласию, что ничто более не мешает нашему счастью, и к нашей обоюдной чести следует упорядочить ситуацию, столь… видимой стороной которой мы, возможно, пренебрегали в пылу нашей страсти!
— Постыдная связь, еще более отвратительная оттого, что муж закрывал на все глаза, а эта сводня де Конти услужливо содействовала…
— Успокойтесь, отец! Вы оскорбляете подобным образом урожденную принцессу и к тому же герцогиню Лотарингскую! Более того, я только что сказала вам, что, если скандал и имел место, мы хотим загладить его своим союзом, которым вы должны бы гордиться, вместо того чтобы кричать вот так. Вам также следует чувствовать облегчение, если только совесть не мучает вас за тот ваш гнусный донос, когда вы отправились к королю и все ему рассказали.
Монбазон так стукнул кулаком, что в центре стола закачался подсвечник из литого серебра.
— И рассказал бы снова, если бы понадобилось! Я нынче же напишу ему обо всем, что вы замышляете за его спиной, поскольку, полагаю, вам даже в голову не приходила мысль о королевском гневе.
— Вы заблуждаетесь! Я отправила к нему Мальвиля с посланием, в котором я одновременно прошу прощения и разрешения на свадьбу.
— Он вышвырнет Мальвиля за дверь, а ваше послание отправит в огонь!
— Вовсе нет, если мсье де Бассомпьер попросит за нас. Он тоже из Лотарингии и большой друг семейства Гизов, кроме того, король очень его любит. Посему королевское согласие я даже не ставлю под сомнение, и ровно через неделю мсье де Шеврез и ваша дочь поженятся в этом самом доме! С вашего благословения, разумеется, — добавила она с ангельским выражением на лице.
— Здесь? Никогда в жизни!
Молодая женщина устало вздохнула, но голос ее оставался все таким же нежным, когда она принялась терпеливо объяснять:
— Вы не можете отказать в приюте союзу, которому благоволит королева и который одобрит король. Союзу, который сделает вашу дочь одной из самых знатных дам Европы, кузиной английской королевы и некоторых других! Не забывайте о том, что монсеньор де Шеврез служит королю Франции лишь из личной преданности и, являясь вассалом императора, он не нуждается в одобрении короля. Обращаясь за ним, он лишь демонстрирует свою привязанность и учтивость. Что касается церемонии, то вам прекрасно известно, что она может проходить только в доме невесты!
— Ваша свадьба с Люином была в Лувре, не так ли?
— Конечно, но на сей раз это невозможно, поскольку короля там нет. Дворец Люина, который мой жених в будущем выкупит и в котором мы собираемся поселиться, также не подходит для этой цели. Остается этот дом, и боюсь, что вынуждена вам сказать, отец, при всем моем к вам уважении, что вы не сможете отказаться.
Эркюль де Монбазон выпрямился на своих огромных ногах, словно его подбросило пружиной. Он снова побагровел, глаза его метали молнии, ибо он чувствовал себя побежденным.
— Пусть так! — сердито воскликнул он. — Возможно, вы и поженитесь в моем доме, но без меня! Я отказываюсь участвовать в этом маскараде!
— Что ж! — вздохнула молодая женщина. — Мне будет горько, но надеюсь, что счастье позволит мне забыть об этом.
— Вам придется забыть и других, всех, ибо — слышите меня?! — я прослежу за тем, чтобы ни один из членов семьи не подписался под вашим контрактом! И…
— Мой брат в Бретани и вряд ли успеет вовремя вернуться! Очень жаль, но на нет и суда нет. А кроме него и его жены, все остальные…
— ..и я уверен, что ни одного из родственников вашего Шевреза тоже не будет! Вы поженитесь в одиночестве! В одиночестве!
— Вы полагаете? Было бы весьма удивительно! А теперь…
— А теперь дайте мне спокойно доесть! Я вас больше не задерживаю, госпожа герцогиня!
— По крайней мере вам не придется привыкать к новому титулу! Приятного аппетита, отец!
Она присела в непринужденном реверансе, затем в сопровождении Элен, которая по понятным причинам не произнесла ни единого слова во время этой перепалки, возвратилась к своей карете. Главное — она получила то, что хотела.
Сказать по правде, отсутствие отца на свадьбе не особенно расстроило ее. Будучи не из тех людей, что умеют держать язык за зубами, сиятельный герцог был вполне способен сдобрить свою речь какими-нибудь глупостями, на которые он был большой мастер.
Несмотря на внешнюю беспечность, эта история с отсутствием родственников на свадьбе беспокоила Марию, и в надежде на чудо она отправила гонца к своему брату Людовику, герцогу де Геменэ, и его супруге Анне, к которой она питала привязанность, умоляя их приехать как можно быстрее, но не слишком веря, что они поспеют вовремя.
Девятнадцатого апреля их и в самом деле не было в парадном зале дворца де Монбазон, когда нотариусы приступили к оглашению брачного контракта. Супруг же, напротив, был окружен почти всей своей родней. Приехал его старший брат, герцог де Гиз, его дядя, герцог де Немур, его кузены Гонзаг и Аркур, а также женская половина семьи: его мать, Екатерина Клевская, вдова де Баллафре, его сестра, принцесса де Конти, которая приехала заранее, чтобы присутствовать при одевании невесты. Мария выглядела восхитительно в золотистом платье с прорезями из белого атласа, ее шея была украшена бриллиантами и целомудренно прикрыта высоким гофрированным воротником а-ля Медичи из золотистых кружев с переливчатым блеском. На свадьбу явилась и тетка Конде, надменная Шарлотта де Монморанси, а также четыре кузины: герцогини де Меркер, де Вандом, д'Эльбеф и де Лонгвиль. Одним словом, собрались все самые знатные особы Франции, Лотарингии и даже Бретани, за исключением Роанов, чье отсутствие яростно осуждала принцесса де Конде, которая терпеть их не могла.
— Позволю себе заметить, что Роан рифмуется с «болван», но это никогда не было настолько очевидно, как нынче вечером! Простейшая вежливость требовала их присутствия хотя бы для того, чтобы принять меня!
Эта дама была высочайшего мнения о себе с тех пор, как Генрих IV, дабы завоевать ее и отобрать у мужа, наделал столько глупостей, мыслимых и немыслимых, что его супруга Мария Медичи даже стала опасаться за будущее своего брака.
Ничто, однако, не волновало Марию, радовавшуюся тому, что душившие ее тиски наконец разжались. Она была искренне признательна своему супругу за то, что тот возвратил ей надежду на новое блестящее будущее.
Поскольку она овдовела лишь четыре месяца назад, за венчанием не последовало праздника, но лишь «семейный» ужин, достаточно обильный, чтобы удовлетворить всех приглашенных. После чего новобрачные уселись в карету, чтобы счастливо укрыться в Лезиньи, хотя некоторых это могло бы шокировать: в Лезиньи Мария была действительно у себя дома, здесь она ощущала себя под защитой Галигай через посредничество Базилио.