Ирен и Ева, первоначально только члены ее свиты, становятся тем, что на театральном языке называется «дублерши». Ирен, одетая в университетское одеяние, заменяя мать, принимает почетные степени доктора. Ораторы, серьезно обращаясь к Еве (шестнадцатилетней девочке), произносят речи, заготовленные для мадам Кюри, говорят о ее «превосходных работах», о ее «долгой трудовой жизни» и ждут от нее подобающего ответа! В тех городах, где комитетские дамы спорят, кому из них принадлежит честь поместить у себя Мари, семейство Кюри расчленяют, отдавая Ирен и Еву, как заложниц, самым настойчивым хозяевам.
Когда дочери не представляют свою знаменитую мать, им предлагают развлечения, соответствующие их возрасту: игру в теннис, катание на лодке, изысканный воскресный отдых на Лонг-Айленде, купание в Мичигане, вечерние представления в театре, веселые ночные забавы на Кони-Айленде…
Но самые упоительные дни приходятся на путешествие по Западу. Миссис Мелони, хотя и отказалась от мысли провезти мадам Кюри по всей Америке, все же решила показать ей самое удивительное чудо своей страны – Большой каньон в Колорадо. Мари слишком устала, чтобы горячо выказывать свое удовольствие, зато дочери ее в восторге.
Их занимает все: три дня в поезде до Санта-Фе через пески Техаса; завтраки и обеды на маленьких, пустынных станциях под испепеляющим солнцем; гостиница «Большой каньон», островок комфорта на краю этой необычайной расселины в земной коре – пропасти в сто километров длиной и пятнадцать шириной: при первом взгляде на нее делается страшно и сердце уходит в пятки…
Ирен и Ева на крепких индейских мулах едут по краю бездны и смотрят вниз на окаменевший хаос из гор, скал, песков, который окрашен в разнообразные цвета – от фиолетового до красного, от оранжевого до охристого, прорезанные красивыми тенями. Девушки не выдерживают и по горной тропе спускаются на мулах до дна пропасти, где несет песок и ил и ворочает камнями все еще юная, неистовая река Колорадо.
Остались только наиболее значительные, неизбежные торжества, но и таких хватило бы, чтобы измотать самого выносливого атлета! 28 мая в Нью-Йорке Мари вручают диплом доктора – honoris causa – Колумбийского университета. В Чикаго ей присваивают звание почетного члена местного университета, она получает еще несколько почетных званий и присутствует на трех приемах. На первом широкая лента, протянутая в качестве барьера, отделяет мадам Кюри и ее дочерей от толпы, которая проходит перед ними.
На втором приеме, где пели «Марсельезу», Польский национальный гимн и «Звездный флаг», Мари почти скрылась за целой горой цветов, положенных к ее ногам поклонниками. Последний прием по своей бурности превзошел все остальные: он был устроен в польском квартале города Чикаго и лишь для польской публики. Здешние польские эмигранты чествовали не только ученую, она была символом их далекого отечества. Мужчины и женщины со слезами на глазах пытались целовать у Мари руки, старались дотронуться до ее платья…
17 июня мадам Кюри должна была вторично признаться в своей слабости и прервать поездку. Угрожающее падение кровяного давления встревожило врачей; Мэри делает передышку и вновь находит силы съездить еще в Бостон, в Нью-Хейвен, посетить колледжи Вэсли, Йела, Гарварда, Симмонса, Радклифа. А 28 июня она садится на «Олимпик», где ее каюта завалена кучами телеграмм и заставлена корзинами цветов.
На газетных столбцах имя ее готово смениться именем другой «звезды», прибывшей из Франции. Боксер Жорж Карпантье, уже завоевавший известность, только что прибыл в Соединенные Штаты, и репортеры приходят в отчаяние из-за того, что не могут вырвать у мадам Кюри мнение о результате матча Карпантье с Демпси.
Мари крайне устала, но, в конечном счете, очень довольна. Она радостно пишет в своих письмах, что «получала небольшую контрибуцию с Америки в пользу Франции и Польши», приводит сочувственные фразы по поводу двух ее отечеств, сказанные президентом Гардингом и вице-президентом Кулиджем. Но при всей ее скромности для Мари ясно, что она лично имела огромный успех в Соединенных Штатах, что она завоевала миллионы американских сердец, а также искреннюю привязанность всех тех, кто с ней встречался близко. Миссис Мелони так и останется до последнего часа Мари самым преданным, самым нежным ее другом.
От всего путешествия у Мари Кюри остались смутные и сумбурные впечатления, среди которых проступают блестящими штрихами особо яркие воспоминания. Ее поразила большая, деятельная жизнь американских университетов, пышность и веселье традиционных торжеств, а больше всего превосходные условия, созданные для процветания спорта в среде студентов.
Сильное впечатление произвела на нее роль женских объединений, чествовавших ее на протяжении всего путешествия. Наконец, великолепное оборудование лабораторий и тех многочисленных больниц, где применяется радиотерапия, вызвало у Мари горькое чувство: она с тоской думала, что в 1921 году во Франции нет еще ни одной больницы, предназначенной для лечения радием.
Грамм радия, ради которого Мари ездила в Америку, уезжает вместе с нею на том же пароходе, надежно спрятанный в корабельном несгораемом шкафу.
Этот символический грамм наводит на определенные размышления о карьере Мари Кюри. Чтобы получить ничтожную частичку радия, надо было выклянчивать его по всей Америке. Мари пришлось лично являться в города-благотворители и приносить благодарность.
Как не появиться навязчивой мысли о том, что простая подпись, поставленная в свое время под патентом на производство радия, изменила бы все по-другому! Разве двадцать лет борьбы и всяческих препятствий не вызвали у Мари сожалений, разве они не убедили ее в том, что, пренебрегая богатством, она тем самым приносила в жертву химере развитие собственного творчества?
В кратких автобиографических заметках, написанных по возвращении из Америки, мадам Кюри задает себе эти вопросы и дает на них ответ:
«…Подавляющее большинство моих друзей утверждают, и не без оснований, что если бы Пьер Кюри и я узаконили наши права, мы приобрели бы средства, достаточные для того, чтобы самим построить Институт радия, а не преодолевать бесконечные препятствия и трудности, которые ложились тяжким бременем на нас обоих, а теперь лежат на мне. И все-таки я думаю, что мы были правы.
Человечество, конечно, нуждается в деловых людях, которые извлекают максимум из своего труда и, не забывая об общих интересах, соблюдают и собственные выгоды.
Но человечеству необходимы и мечтатели, для которых бескорыстное служение какому-нибудь делу настолько увлекательно, что им и в голову не приходит заботиться о личных материальных благах.
Нет сомнения, что такие мечтатели и не заслуживают богатства, раз они сами не стремятся к его приобретению. Во всяком случае, правильно организованное человеческое общество должно предоставлять таким работникам все необходимое для их работы, избавить их жизнь от материальных забот и дать им возможность свободно отдаваться научному исследованию».
Расцвет
Я думаю, что для моей матери путешествие в Америку было поучительным.
Оно доказало, что ее добровольное отчуждение от окружающего мира парадоксально. Студентка может запираться у себя в мансарде со своими книгами, какой-нибудь безвестный исследователь может отрешиться от внешнего мира и всецело сосредоточиться на своих работах – он даже обязан это делать; но пятидесятилетняя мадам Кюри – уже не студентка, а ученый с мировым именем. На мадам Кюри лежит ответственность за новую науку. Значение ее имени таково, что одним жестом, одним своим присутствием она может претворить в жизнь любой проект, имеющий общеполезное значение и близкий ее сердцу. Со времени путешествия она уделяет время и для внешних сношений, и для общественных миссий.
Я не стану описывать каждое путешествие Мари: они похожи одно на другое. Научные конгрессы, конференции, университетские торжества, посещение лабораторий приводят ее в столицы многих стран. Ее шумно встречают, чествуют, она старается быть полезной. Очень часто ей приходится превозмогать физическую слабость.