Выбрать главу
Фреска из капеллы Святой Марии Магдалины, церковь Святого Доминика, Сполето.
Фото из собрания Хатцеля, с разрешения Научно-исследовательского института Гетти, Научно-исследовательская библиотека
Рис. 21. Ангелы возносят Марию Магдалину на небеса (XIV в.)
Миниатюра из немецкого духовного манускрипта. Британская библиотека, Лондон.
Фото опубликовано с разрешения руководства Британской библиотеки

Пожалуй, стоит задержаться на минуту и рассмотреть изображение, подчеркивающее обнаженное тело Марии Магдалины, прикрытое лишь ее густыми волосами. Волосы и нагота ее здесь вполне уместны и способствуют известности этого мотива как в литературной, так и в живописной формах. С незапамятных времен женские волосы — распущенные и непокрытые — ассоциируются с сексуальностью.

Показательно то, что как до обращения, так и после, в облике Марии Магдалины прежде всего бросались в глаза ее пышные и ниспадающие волосы. Будучи грешна плотью, она заходит в дом фарисея, плачет у ног Христа и вытирает их своими волосами. Знаменательно, что в момент обращения волосы ее — символ плотского греха — становятся олицетворением ее раскаяния. И подобная многозначность символов передалась ее изображению в Ла Сент-Бом. Согласно легенде за годы, проведенные в пустыне, затворничества и глубокого раскаяния ее одежда рассыпалась от ветхости, и ее обнаженное тело прикрывали лишь отросшие за это время волосы. С одной стороны, наготу Марии Магдалины можно рассматривать как символ чистоты и невинности, обретенных ею после обращения. Однако, принимая во внимание то, что в прошлом она предавалась плотскому греху, средневековые описания и изображения обнаженного, прикрытого лишь волосом тела Марии Магдалины вызывают представление не только о состоянии невинности, существовавшей до грехопадения: они также указывают на чувственный аспект ее наготы, служат напоминанием о ее прошлом, когда она была грешна плотью. Не следует забывать о том, что в средневековом мире Мария Магдалина была известна как beata peccatrix — святая грешница, титул, напоминающий одновременно о грехе и святости. Подобную же функцию исполняли и изображения обнаженной, прикрытой волосами и предающейся в пустыне созерцанию Марии Магдалины. Ее нагота была одновременно и невинна, и соблазнительна. Копна ее волос служила покрывалом невинности, но вместе с тем и напоминанием о женской сексуальности. Средневековые художники, их заказчики, проповедники и моралисты — все они поддались огромному обаянию этой противоречивой фигуры, и именно заложенное в ней противоречие и позволило в Средние века стать изображению Марии Магдалины в пустыне одним из самых живучих образов.

Эта святая отшельница также вызывает в памяти изображения с Иоанном Крестителем. Его и Марию Магдалину в Средние века часто писали вместе, поскольку они оба провели какое-то время в пустыне[342]. Роберта Джилкрайст, кроме того, напоминает нам, что христианское представление о «возрождении через крещение и покаяние» связано с именами этих двух святых, так как они являются воплощением этих идей[343]. Быть может, данная связь и есть объяснение привязанности флорентийцев к Марии Магдалине. Иоанн Креститель являлся (и по сию пору остается) покровителем Флоренции, и поэтому тосканские художники часто писали вместе с Марией Магдалиной и его. И в самом деле, во Флоренции южная стена капеллы Марии Магдалины в Палаццо дель Подеста расписана сценами из ее жизни, а северная — из жизни Иоанна Крестителя[344].

Примечательно то, что эти святые считались пророками. Анонимный составитель житий, цистерцианский монах, называя ее предвестницей вознесения Христа, говорит:

Она была свидетелем восхождения на гору; также она сообщила апостолам о самом выдающемся событии, как только оно произошло… она показала, что она так же, как и Иоанн Креститель, является больше, чем пророком… Ее деяния равны его, пишут четыре евангелиста[345].

Росту интереса к личности Марии Магдалины как образцу святой, отшельнической жизни способствовал в четырнадцатом столетии огромный успех «Vite de’santipadri» Кавалка, volgarizzamento «Vitae patrum», предназначенная для мирян. Написанная на итальянском языке, она включала vita Марии Магдалины в разделе о Vitae matrum, матушках-пустынницах[346]. Ее перевод, сделанный Кавалка, а также жития других отшельников, несомненно, способствовали росту популярности всех святых пустынников того периода, в том числе Гонофрия, Антония Аббата и Иеронима[347].

вернуться

342

И эта связь воплощена во флорентийском триптихе начала четырнадцатого столетия. На центральном панно изображена Богородица, восседающая в окружении святых на престоле. Левая створка имеет два регистра: в верхней части изображен Иоанн Креститель в пустыне, в нижней — Мария Магдалина с распущенными волосами, во время созерцательной молитвы. Оффнер и Стееуег Сборник III. 7 (1967 г.), рис. 27.

вернуться

343

Роберта Джилкраест Созерцание и действие: Иное монашество (Лондон: издательство Лестерского университета, 1995 г.), с. 216.

вернуться

344

О триптихе тринадцатого столетия с изображением святых, покровителей Флоренции, см. Giovanni Poggi II Duomo di Firenze (Берлин: Бруно Кассирер, 1909 г.), с. 99—100, рис. 71. Среди них есть и отшельники — Мария Магдалина и Иоанн Креститель. О капелле Святой Марии Магдалины в Палаццо дел Подеста см. Janis Elliott The Judgement of the Commune: The Frescoes of the Magdalen Chapel in Florence Zeitschrift fiir Kunstgeschichte 61 (1998): 509–619. Джанис Эллиотт указывает на то, что в капелле Марии Магдалины изображены две сцены из жизни Иоанна Крестителя. Впрочем, не только в Тоскане этих святых рисовали вместе. Таких изображений великое множество, например, в пармском баптистерии. Цветную репродукцию этой фрески четырнадцатого столетия см. Battistero di Parma, 2 т. (Милан: Франко Мария Риччи, 1992–1993 гг.), работы Г. Дуби, Г. Романо, К. Фругони и Ж. Jle Гоффа, т. 2, с. 160. То, что их изображали вместе, имело, возможно, политический подтекст, — речь об этом пойдет в 11-й главе, прим. 48–51.

вернуться

345

Пророчица: Мыкофф Жизнь, с. 84–85, 96. Также предсказательницей Марию Магдалину считали Рабан Мавр (PL III, 84), Петр Абеляр (PL 178, 485), Иоанн Библейский (MS BAV Borgh. 24, f. 63v) и Гумберт Римский (De eruditione praedicatorum, кн. II, с. 483–484). Темы пророчества и покаяния продолжали волновать умы художников и скульпторов, которые по-прежнему изображают Марию Магдалину и Иоанна Крестителя вместе. Деревянная скульптура Марии Магдалины, изготовленная Донателло для флорентийского баптистерия, не говоря уже о подобной фигуре Иоанна Крестителя для церкви Санта-Мария Глориоса деи Фрари в Венеции, была сделана под влиянием проповеди Антонио Пьероцци, который говорил о святости отшельнической жизни во Флоренции примерно в то же время, когда в середине пятнадцатого столетия скульптор взялся за исполнение этих заказов. Впрочем, документов, подтверждающих, что скульптура была Донателло заказана, нет. По мнению Джона Поупа-Хеннесси, скульптура Марии Магдалины была изготовлена в 1454 году, когда Донателло вернулся из Падуи. См. John Pope-Hennessy Donatello sculptor (New York: Abbeville, 1993), 276–277. Уилк полагает, что на создание скульптуры Марии Магдалины Донателло вдохновила проповедь Антонио. См. Wilk The Cult of Mary Magdalen, 685–698. Скульптура Иоанна Крестителя для церкви братьев-миноритов в Венеции была изготовлена в 1438 году. Это францисканская церковь; заказ был сделан флорентийским scuola (землячеством), что объясняет наличие в Венеции всего одной работы Донателло. См. Rona Goffen Piety and Patronage in Renaissance Venice: Bellini, Titian and the Franciscans (New Haven: Yale University Press, 1986), 26. Другая скульптура Крестителя, изготовленная для сиенского собора и датируемая 1457 годом, поразительно напоминает скульптуру Марии Магдалины. Его фотография помещена в Донателло Поупа-Хеннесси, рис. 287 и 288. Другие скульптуры кающихся грешниц того же периода и работы тосканских мастеров см. Le Maddalena tra sacro e profano, 48–52.

вернуться

346

О некоторых матушках-пустынницах можно прочитать у Алисон Годдард Эллиотт в «Дорогах в рае». О распространении этого образца святой отшельнической жизни в средневековой Италии см. Carlo Delcorno Le Vitae patrum nella letteratura religiosa medievale (secc. XIII–XV), Lettere Italiane 2 (1991): 187–207, и труды конференции в сборнике Eremitismo nei francescanesimo medievale (Atti del XVII convegno della Societa Internazionale di Studi Francescani, Assisi, 12–14 ottombre 1989) (Perugia: Universita degli Studi di Perugia, Centro di Studi Francescani, 1991), особенно эссе Джованны Касагранде Forme di vita religiosa femminile solitaria in Italia centrale, 51–94; Edith Pasztor Ideali dell remetismo femminile in Europa tra i secoli XII–XV, 129–164, и Daniel Russo L’iconographie de l’eremitisme en Italie a la fin du Moyen Age XIIIe — XVe siecle, 187–207. См. также Anna Benvenuti Papi Donne religiose nella Firenze del Due-Trecento, In castro poenitentiae: santita e societa femminile nell’Italia medievale (Rome: Herder, 1990), 593–634.

вернуться

347

Об отшельнической жизни Иеронима см. Eugene Rice Saint Jerome in the Renaissance (Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1985). Чиара Фругони утверждала, что перевод, сделанный Кавалка в доминиканском монастыре Святой Екатерины в Пизе, вдохновил Буффалмаччо на создание изображения Vitae patrum в пизанском Кампосанто. См.: Altri luoghi, cercando il paradiso (II ciclo di Buffalmacco nei Camposanto di Pisa e la committenza domenicana), Annali della Scuola Normale Superiore di Pisa (Classe di Lettere e Filosofia), вып. III, т. XVIII/4 (1988): 1557–1643. Судя по всему, фрески со сценами из жизни отшельников кисти Леонардо да Бесоццо и Пирринетто да Беневенте в августинской церкви Сан-Джованни а Карбонара в Неаполе тоже являются результатом широкого распространения Кавалкавского перевода Vitae patrum. См. также Ellen Callman Thebaid Studies, Antichita Viva 14 (1975): 3—22.