Выбрать главу

Доменико Кавалка, захлебываясь от восторга, сообщает: «Это была самая красивая в мире женщина, за исключением Девы Марии»[390]. Цистерцианский монах, составитель жития Марии Магдалины, написал следующее похвальное слово ее красоте:

С тех пор как она стала женщиной, Мария озаряла все вокруг своей миловидностью и телесной красотой: красивая, прекрасно сложенная, миловидная, с чудесным волосом, добрая, с пристойной и изящной речью, и с цветом лица, сочетавшим в себе алость роз и белизну лилий. Она была столь хорошо сложена и прекрасна, что говорили, будто это одно из лучших творений Господа Бога[391].

По замечанию Убертино да Касале, Мария Магдалина пребывала в страшной опасности, поскольку была красива, богата и жила без надзора. Бернардино Сиенский говорит еще об одной опасности, добавляя ее в эту горючую смесь: «Если к этому прибавится еще одно, а именно непостоянство или безрассудство, тогда да поможет ей Бог!»[392] Да помогут небеса переменчивой женщине, ибо ее логические способности и нравственная стойкость снижены принадлежностью к слабому полу, проклятому угрозой богатства, свободы, красоты и глупости. Автор — цистерцианский монах — поясняет, почему столь опасна для Марии Магдалины в сочетании с огромным богатством ее дивная краса:

Но поскольку физической красоте редко сопутствует целомудрие, а громадное богатство зачастую является врагом воздержанию, то, став молодой женщиной, купающейся в удовольствиях и радующейся в своем благородном сердце, она, как свойственно такому возрасту, последовала дорогой плотских удовольствий.

Пышущая здоровьем молодость, привлекательная фигура и большое состояние не располагали к добродетельному поведению; красивое тело и сердце, склонное к развлечениям, дышат обманчивой свежестью и мирской любовью; благородная кровь, изящная речь и огромное достояние сокрушают благоразумие; одним словом, юношеская пылкость, желания плоти и слабость женского пола — все это мешает сохранить физическую чистоту[393].

Цистерцианский монах был снисходителен к недостаткам Марии Магдалины; Бернардино Сиенский — нет. Обратившись к образу свиньи из Книги Притчей Соломоновых (11:22), он в проповеди уподобил Марию Магдалину, еще не погрязшую в бездне luxuria, свинье с золотым кольцом в носу[394]. Но что же в те времена означало золотое кольцо? У проповедников это был символ тщеславия — порока, особенно свойственного женщинам, поскольку их от природы слабые натуры делали их неспособными противиться его обольстительному зову[395].

Тщеславие

Историю тщеславия еще только предстоит написать, но если кому интересно проследить ее путь на исторической сцене, то пусть он полистает своды законов Древнего мира. И Солон и Август в силу, несомненно, экономических причин пытались умерить аппетиты тщеславных людей, издавая законы, регулирующие расходы населения на предметы роскоши. Стоит внимательно прочесть Ветхий Завет, и становится ясно, как в древности относились к тщеславию и какие социальные последствия оно имело. Если вы обратитесь к Екклезиасту, то сразу поймете, какое значение обрело это слово в древнем иудаизме. Что же касается христианства, взгляните на послания святого Павла. Именно он задал тон всему христианскому обществу, когда написал, чтобы жены «в приличном одеянии, со стыдливостью и целомудрием, украшали себя не плетением волос, ни золотом, ни жемчугом, ни многоценною одеждою» (1 Тим. 2: 9). Мирскому тщеславию, представленному драгоценными металлами, ювелирными изделиями и модными прическами, он противопоставил обыкновенную скромность — символ христианской добродетели.

вернуться

390

Life, 1; Vita, с. 329.

вернуться

391

Life 30; Vita, PL 112,1433-34.

вернуться

392

«Nam pulchra fuit: dives fuit: et sub nullius potestate extitit». Arbor Vitae, кн. 3, гл. 22, с непронумерованными страницами. Бернардино: Opera Omnia, т. 3 (1956 г.), с. 419.

вернуться

393

Life, 30; Vita, PL 112, 1434.

вернуться

394

Там же.

вернуться

395

Проповедник Бертольд Регенсбургский учил, что женщины «охотнее мужчин посещают церковь и молятся охотнее мужчин и ходят на проповедь охотнее и получают отпущение грехов быстрее; и многие спаслись бы, если бы не одна-единственная ловушка его [искусителя], называемая тщеславием и пустой славой». Цит. по Петри Никакой неясности, с. 212.