И Мария Магдалина ответила: «Подойди ближе, и я скажу тебе».
После этих слов он подошел к ней, и она произнесла: «Разве ты не слышал во время службы, когда читали отрывки из Евангелий, о Марии Магдалине, известной грешнице, омывшей ноги Христа своими слезами?» На что священник отвечал: «Слышал. Но с тех пор минуло более тридцати лет». «Я, — молвила она, — та женщина, которая пребывала в забвении тридцать лет. И, как ты видел вчера, я удостаиваюсь каждый день внимать пению ангелов»[518].
Этот интересный повествовательный прием кажется совершенно лишним, если забыть о той роли, какую играли исповедники в духовной истории женщин. По большому счету она сводилась к документальному фиксированию и подтверждению подлинности женского мистического опыта. По-моему, именно в таком качестве и выступает в данном повествовании наш излишне любопытный священник. Его «пасторский взгляд» призван подтвердить подлинность мистического опыта Марии Магдалины, о присутствии и видениях которой он сообщает святому Максимину. Его фигура неизменно появляется во всех описаниях и изображениях этой сцены, как, например, во фресковом цикле церкви Святого Доминика в Сполето (рис. 20). Какие бы видения ни пережили convertite монастыря Святой Елизаветы, только священники своей властью могли придать им законную силу.
Последная сцена пределлы — это причастие Марии Магдалины. В следующей главе мы рассмотрим связь покаяния с причастием; сейчас же будет довольно указать на то, что convertite могли по совету и согласию их исповедников принимать участие в таинстве евхаристии[519]. Женщины могли быть духовидцами, пророчицами и святыми, но таинство причастия по-прежнему совершали мужчины. Главный символ христианской литургии обретал законную силу только в том случае, если его отправляли мужчины. Изображения на пределле напоминали монахиням монастыря Святой Елизаветы о том, что заключительный акт литургии влечет за собой подчинение мужской власти. Изображение смиренной и почтительной Марии Магдалины, принимающей причастие из рук епископа-священника, указывает женщинам, которых посещают видения, на их подчиненную роль.
Историки искусств давно обсуждают вопрос, является ли этот алтарный образ Pala delle Convertite или нет, ведь его описание не сохранилось, да и самой святой Елизаветы нет среди его персонажей[520]. Впрочем, стоит вспомнить, что указанный женский монастырь был назван в честь Святой Елизаветы лишь потому, что некогда на этом месте находилась больница Святой Елизаветы Венгерской, и эти доводы утрачивают большую часть своей силы[521]. А если мы, кроме того, примем во внимание то, что на гербе монастыря изображен алавастровый сосуд, на котором начертано слово «convertite», нам придется признать, что его настоящей покровительницей была Мария Магдалина[522], если не по имени, то по духу. Раскаявшаяся проститутка, в биографии которой было немало кризисных моментов, требующих вмешательства мужчин-священников, которым она беспрекословно подчинялась. Это было для convertite монастыря Святой Елизаветы как нормой жизни, так и предметом созерцания[523].
В главах настоящего раздела говорилось о том, что проповедники и ревнители нравственности выдумали женщину по имени Мария Магдалина с целью проповедовать о пороках: тщеславии, luxuria, проституции и женских слабостях. Кроме того, здесь говорилось о том, что благотворительные учреждения — убежища для вступивших на праведный путь проституток, — целью которых являлось исправление общества, служили также инструментом общественного контроля — особенно над беспорядочной и бурной половой жизнью женщин.
Проповедники времен позднего Средневековья и их аудитория верили в то, что два родственных порока — тщеславие и luxuria, а также их ужасные последствия способны разрушить нравственную основу общества. Данте, последователь доминиканского учителя Ремиджио де Джиролами, вторит хору проповедников в своей «Божественной комедии», когда Каччагвида оплакивает утраченную Флоренцией невинность:
518
«Sacerdos quidam solitariam vitam agere cupiens ad.xii. stadia loco eidem vicinam sibi cellam locavit. Unde quadam die vidit quod angeli beatam Mariam Magdalenam in ethera sublevabant. Volens autem sacerdos huius visionis veritatem agnoscere ibidem accesit. Sed cum ad unius lapidis ictum iam venisset ulterius accedere non potuit, sed invocato nomine Christi clamavit. Adiuro te per nomen deum vivum
520
521
По словам Г. Баччи, «кое-кто недоумевает, почему святая, никогда не бывшая кающейся грешницей, является его покровительницей. Существующая и ныне монастырская гостиница носила некогда имя святой Елизаветы, как и часовня, превращенная затем в церковь для монахинь». В II Monastero di «Sant’Elisabetta delle Convertite» di Firenze,
523
Для сравнения (возможно, с половым подтекстом) обратите свое внимание на религиозное панно 1514 года, кисти Амброджио д’Асти; в настоящее время оно находится в Национальном музее Святого Матфея в Пизе. На нем изображен сидящий на троне Иисус, по бокам которого стоят Мария и Марфа. Мария, стоящая слева от Христа, ее правая рука поднята, помазывает голову Спасителя, поливая ее из золотой чаши миром. Это удивительно благочестивый образ и, по словам одного ученого, «один из тех редких случаев в изобразительном искусстве, когда Мария Магдалина поднята с колен, своего обычного, холопского положения у ног Христа, и играет важную роль, отправляя обряд, который даже в наши дни совершал бы мужчина».