– Но почему ты плачешь?
– Нет, нет, я не плачу… Разве я плакала? – И, взяв у меня платок, она поспешно вытерла глаза.
– Тебе неприятно, да? Если ты огорчена, не будем больше говорить об этом.
– Нет, нет, поговорим.
– Тебе очень трудно было решиться выслушать то, что скажет тебе сегодня Карлос?
– Я должна исполнить просьбу мамы. Но она обещала мне, что я буду не одна. Ты тоже будешь со мной, да?
– Зачем? Как же он тогда сможет поговорить с тобой?
– Но будь как можно ближе.
Она прислушалась и сказала:
– Мама идет.
Протянув мне руку, Мария позволила коснуться ее губами; так делала она всегда при расставании, желая продлить мое минутное счастье.
Вошла мама, и Мария, уже встав с кресла, сказала мне:
– Пойдешь в бассейн?
– Да, – отвечал я.
– Апельсиновый сок прислать туда?
– Да.
Только в моем взгляде выразилась нежность, переполнявшая сердце, и она улыбнулась, довольная моей сдержанностью.
Я уже одевался, сидя в тени апельсиновых деревьев когда к бассейну подошел дон Херонимо вместе с моим отцом, который хотел показать ему лучшее украшение своего сада. Вода стояла на одном уровне с источником и по ее поверхности, и в прозрачной глубине плавала розы, брошенные Эстефаной.
Эстефана была двенадцатилетней негритянкой, дочерью наших слуг; мы любили ее за красоту и милый нрав, а она всей душой была предана сеньорите Марии которая наряжала и баловала ее.
Эстефана пришла следом за моим отцом и сеньором де М. и, убедившись, что уже можно подойти, подала мне бокал апельсинового сока с вином и сахаром.
– Друг мой, да ваш сын живет тут, как король, – сказал дон Херонимо отцу. Когда, направляясь к дому, они огибали группу апельсиновых деревьев, тот ответил:
– Шесть лет он жил, как школяр, и еще ему предстоит так жить, по крайней мере, лет пять.
Глава XXVIM
…Цветущие лианы, которые плавали в речной пене…
К вечеру, раньше чем дамы занялись приготовлением кофе, как делали обычно, когда приезжали гости, я завел разговор о рыбной ловле моих братишек и объяснил, почему пообещал посмотреть, как они забрасывают удочки в ручей. Все охотно согласились прогуляться вместе со мной. Только Мария взглянула на меня, словно спрашивая: «Значит, ничего не поделаешь?»
Мы направились через сад. Но пришлось остановиться и подождать Марию, Эмма побежала поторопить ее. Я подал руку маме. Эмма вежливо отказалась от руки Карлоса под предлогом, что должна вести одного из малышей. Мария, чуть не дрожа, приняла его руку, но, опершись на нее, остановилась, чтобы подождать меня. Я незаметно подал ей знак не колебаться. Мы спустились к пойме реки. По зеленому ковру травы были разбросаны больдгие черные камни, все в пятнах белого мха.
Голос Карлоса звучал проникновенно: очевидно, он долго собирался с духом и теперь готов был пуститься на всех парусах. Мария снова попыталась остановиться: она бросала на меня и на маму умоляющие взгляды. Мне оставалось только отводить глаза. Мария увидела, как я страдаю, и на ее побледневшем лице я прочел несвойственную ей суровую решимость. По выжидательному молчанию Карлоса я понял, что час пришел, и стал прислушиваться. Мария начала ответную речь. Голос ее прерывался, но все же звучал громче, чем, вероятно, хотелось Карлосу, и до меня донеслись отрывочные слова:
– Лучше бы вы поговорили только с ними… Поверьте, я ценю честь, которую вы… Этот отказ…
Карлос был растерян. Мария оставила его руку и, умолкнув, играла волосами Хуана, который дергал ее за юбку, показывая гроздь плодов на ближнем дереве.
Сомневаюсь, чтобы сцена, описанная мною со всей возможной точностью, была правильно понята доном Херонимо, который, засунув руки в карманы синей куртки, направлялся к нам вместе с моим отцом; зато для отца вопрос был ясен, как будто он все слышал собственными ушами. Сделав вид, будто хочет помочь Хуану сорвать ягоды с тутового дерева, Мария присоединилась к нашему обществу. Когда я сорвал ягоды и дал ей для малыша, она шепнула:
– Как бы мне не возвращаться обратно вместе с этим сеньором?
– Обязательно придется, – ответил я.
Подойдя к Карлосу, я предложил ему спуститься немного вниз по течению посмотреть отличную заводь, – там, объяснил я, стараясь говорить как можно естественнее, мы с ним искупаемся завтра утром. Место было чудесное, но, без сомнения, Карлос не был сейчас склонен оценить необычайную красоту деревьев и цветущих лиан, которые плавали в речной пене, словно вьющиеся по ветру гирлянды.
Солнце померкло и, тронув горы, леса и реки золотисто-сиреневыми бликами, залило все вокруг таинственным тихим светом, который крестьяне называют «солнцем оленей», вероятно потому, что именно в этот час обитатели лесной глухомани выходят пощипать траву на горных лугах или у подножья агав, растущих в расщелинах утесов.