– Рассказывай же.
– Я открыла дверь и увидела, что на створке окна, а ее так и качало ветром, сидит черная птица величиной с крупного голубя. Она крикнула, я такого крика ни у одной птицы не слыхала. Свет, наверно, ослепил ее на минуту, но она тут же сорвалась с места и, пролетев над моей головой, крылом задула свечу, а я перепугалась и убежала. В эту ночь мне приснилось… Но что это у тебя такое лицо?
– Какое? – спросил я, не выдавая волнения, вызванного ее рассказом.
Все это произошло точно в тот час, когда мы с отцом читали злополучное письмо, а черная птица была та самая, что задела меня крылом по лбу во время ночной грозы, когда у Марии повторился припадок; та самая, что иной раз вгоняла меня в дрожь, кружа над моей головой после захода солнца.
– Какое? – повторила Мария. – Я вижу, что напрасно рассказала тебе.
– А ты не вообразила все это?
– Нет, не вообразила.
– Что же тебе приснилось?
– Это я не должна тебе говорить.
– А потом скажешь?
– Ах, может быть, никогда.
Эмма уже открыла дверцу в патио.
– Подожди нас, – крикнула Мария, – на этот раз в самом деле подожди.
Мы нагнали Эмму, и девушки, взявшись за руки, подошли к галерее. Мною овладел непонятный страх: я сам не знал, чего я боюсь. Но, вспомнив о предупреждении отца, я постарался взять себя в руки и проявлял величайшее спокойствие, на какое только был способен, пока не ушел к себе в комнату под предлогом, что надо переодеться с дороги.
Глава XXXV
Лучше бы мне было скрыть свою радость…
На следующий день, двенадцатого декабря, была назначена свадьба Трансито. Сразу же после нашего приезда Хосе известили, что в церкви мы будем между семью и восьмью утра. На венчание собирались мама, Мария, Фелипе и я, а Эмма решила остаться дома, чтобы приготовить подарки, которые надо было пораньше отправить в дом на горе и вручить новобрачным при возвращении из церкви.
Вечером после ужина сестра играла на гитаре, сидя на диване в конце галереи, возле моей комнаты, а мы с Марией разговаривали, опершись на перила.
– Тебя что-то тревожит, – сказала она, – но не пойму что.
– Может ли это быть? Разве ты не видишь, как я счастлив! Я только и мечтал снова быть рядом с тобой.
– Нет, ты стараешься это показать. Но я вижу то, чего никогда за тобой не замечала: ты притворяешься.
– Перед тобой?
– Да.
– Ты права. Очевидно, мне суждено притворяться всю жизнь.
– Нет, я не сказала – всегда, только сегодня вечером.
– Всегда.
– Нет, только сегодня.
– Вот уже сколько месяцев я всех обманываю…
– И меня тоже?… Меня? Ты меня обманываешь?!
Она старалась прочесть в моих глазах то, чего так боялась. Я рассмеялся, и она, смутившись, сказала:
– Объясни же мне.
– Не могу.
– Ради бога, ради… ради того, что ты больше всего любишь, объясни.
– Все и так понятно.
– Да нет же!
– Дай договорить: чтобы отомстить за то, что ты подумала, я бы никогда тебе ничего не сказал. Но ты попросила ради того, что, как ты, сама знаешь, я больше всего люблю…
– Я этого не знаю.
– Тогда считай, что я тебя обманываю.
– Нет, нет. Сейчас скажу. Но как я могу сказать это тебе?
– Подумай.
– Уже подумала, – проговорила Мария после минутного молчания.
– Тогда скажи.
– Я хотела бы, чтобы после бога и тебя самого… я хотела бы, чтобы ты любил меня.
– Нет, не так.
– А как же тогда? Ах! Значит, то, что ты говорил, правда?
– Скажи по-другому.
– Сейчас. Но если ты и теперь не захочешь…
– Что?
– Ничего. Не смотри на меня.
– Я не смотрю.
И тут она решилась прошептать едва слышно.
– Ради Марии, которая тебя…
– Так любит, – закончил я, сжав руки Марии, протянутые как бы в подтверждение ее невинной мольбы.
– Ну, теперь скажи, – настаивала она.
– Я обманывал тебя, потому что не смел признаться, как сильно тебя люблю.
– Час от часу не легче! Почему же ты не говорил об этом?
– Потому что боялся…
– Чего боялся?
– Что ты меня любишь меньше, меньше, чем я тебя.
– Поэтому? Ну, значит, ты сам себя обманывал.
– Если бы я сказал тебе об этом…
– Ведь глаза говорят все помимо нашей воли.
– Ты так думаешь?
– Этому научили меня твои глаза. Теперь скажи, почему ты сегодня такой грустный? Ты видел доктора в последние дни?
– Да.
– Что он сказал тебе обо мне?
– То же, что и прежде: больше это с тобой не повторится. Не думай ни о чем.
– Одно только слово: что еще он говорил? Ведь ему кажется, я страдаю той же болезнью, что моя мать… и, быть может, он прав.