– О нет! Никогда он этого не говорил. И потом, ты уже здорова.
– Да. И все же сколько раз… сколько раз я с ужасом думала об этой болезни. Но я верю, что бог услышал меня: я так горячо ему молилась…
– Вероятно, не так горячо, как я.
– Молись ему всегда.
– Всегда, Мария. Знаешь, ты права, я и в самом деле сегодня изо всех сил стараюсь быть спокойным, есть на то причина. Но, как видишь, ты помогла мне забыть обо всем.
Я рассказал ей о дурных известиях, полученных нами третьего дня.
– И еще эта черная птица! – воскликнула она, когда я кончил, и с ужасом оглянулась на мою комнату.
– Как можно так расстраиваться из-за пустяков!
– Меня расстроил сон, который я видела в ту ночь.
– Ты по-прежнему не хочешь рассказывать?
– Сегодня пет, в другой раз. Поговорим немного с Эммой, прежде чем ты уйдешь. Она так мила с нами…
Через полчаса мы распрощались, уговорившись встать пораньше, чтобы не опоздать в церковь.
Хуан Анхель постучался ко мне в дверь, когда не было еще и пяти. Они с Фелипе подняли такой шум на галерее, приводя в порядок сбрую и распределяя лошадей, что я пришел к ним на помощь раньше, чем они ожидали.
Но вот Мария открыла дверь гостиной: одну из принесенных Эстефаной чашек кофе она подала мне, пожелала доброго утра, а затем пригласила Фелипе взять вторую чашку.
– Ах, сегодня так! – сказал он, лукаво улыбаясь. – Вот что значит страх. А караковый просто бесится.
Мария была очаровательна, и глаза мои ясно ей об этом сказали. Изящную шляпу черного бархата, украшенную клетчатой лентой, стягивали под подбородком такие же ленты; к полям шляпы была приколота еще обрызганная росой роза; голубая вуаль прикрывала блестящие толстые косы. Одной рукой Мария придерживала черную юбку, опоясанную поверх черного жилета голубым кушаком с бриллиантовой пряжкой. Широкий плащ свободными складками ниспадал с ее плеч.
– На какой лошади ты поедешь? – спросил я.
– На караковом жеребце.
– Ни в коем случае! – воскликнул я испуганно.
– Почему? Ты боишься, он меня сбросит?
– Конечно!
– Да нет, я уже ездила на нем. Я ведь не такая, как раньше. Спроси у Эммы, я гораздо храбрее, чем она. Вот увидишь, караковый меня слушается.
– Но он никому не позволяет дотронуться до себя. А ты на нем давно не ездила, – он может испугаться широкой юбки.
– Обещаю даже не показывать ему хлыста.
Фелипе верхом на Чиво – так звали его гнедого жеребца – уже делал пробежку по двору, пуская в ход свои новые шпоры.
Мама тоже была готова к отъезду. Я помог ей сесть на любимую светло-рыжую лошадку, единственное, по ее мнению, кроткое существо. Не очень-то я был спокоен, когда подсаживал Марию на каракового. А она, прежде чем сесть в седло, потрепала по шее беспокойно перебиравшего ногами коня, и он замер в ожидании, жуя удила и прислушиваясь к легкому шелесту ее одежды.
– Вот видишь? – спросила Мария, уже сидя в седле, – он меня знает. Когда папа купил для тебя этого коня, у него болела передняя нога, и я каждый день следила, чтобы Хуан Анхель хорошенько ухаживал за ним.
Лошадь фыркнула, поводя ушами, она, без сомнения, узнала этот ласковый голос.
Мы двинулись в путь. Хуан Анхель следовал за нами, перебросив через луку седла узлы с туалетами, которые понадобятся сеньорам в селении.
Конь Марии, гордясь своей всадницей, казалось, хотел блеснуть самой легкой и плавной иноходью. Его агатово-черная грива струилась по изогнутой шее, а густая челка меж маленьких чутких углей то и дело прикрывала сверкающие глаза. Мария держалась в седле так непринужденно, словно ехала на смирном муле.
Через некоторое время Мария, очевидно, совсем перестала бояться. Заметив, что я уже не опасаюсь горячего нрава коня, она сказала мне тихонько, так, чтобы не могла услышать мама:
– Сейчас я подстегну его, только разочек.
– Будь осторожна, не советую.
– Один только разочек, чтобы ты увидел, как все просто. Ты несправедлив к караковому, ведь ты больше любишь своего серого.
– Ну, раз караковый так тебя любит, теперь будет по-другому.
– На нем ты ездил в ту ночь за доктором.
– Ах, верно! Какой превосходный конь.
– И после всего ты не ценишь его по заслугам.
– Ты тоже, раз хочешь хлестнуть его ни за что ни про что.
– Вот увидишь, это все пустяки.
– Осторожно, осторожно, Мария! Прошу тебя, отдай мне хлыст.
– Ладно, оставим на после, когда выедем в открытое поле.
И она рассмеялась, увидев, в какую тревогу повергла меня ее затея.
– В чем дело? – спросила мама, поравнявшись с нами, после того как я намеренно замедлил бег коня.
– Ничего, сеньора, – ответила Мария. – Просто Эфраин все еще боится, что лошадь сбросит меня.