В гостиной на диване я увидел отца, рядом с ним сидела, не поднимая глаз, Мария. Отец показал мне на свободное место рядом с ней. Мама устроилась в кресле.
– Ну что ж, дочка, – обратился отец к Марии, которая, все так же опустив глаза, вертела в руках черепаховый гребень, – хочешь, я снова спрошу тебя о том, о чем спрашивал, когда вышла мама, а ты ответишь при Эфраине?
Отец улыбался, но она медленно покачала головой в знак отказа.
– Тогда как же нам быть? – настаивал он.
Мария украдкой взглянула на меня, и этот взгляд открыл мне все: дни нашего счастья не кончились!
– Правда ли, – снова спросил отец, – что ты обещаешь Эфраину стать его женой, когда он вернется из Европы?
Помолчав, она снова подняла на меня черные глаза и, тут же отведя смущенный взгляд, сказала:
– Если он этого хочет…
– А ты не знаешь, хочет ли он? – почти смеясь возразил отец.
Мария, умолкнув, залилась краской, и яркий румянец весь вечер не сходил с ее щек.
Мама смотрела на нее с материнской нежностью. Мне почудилось на мгновение, что это опять лишь один из снов, в которых я слышал полный любви голос Марии, видел ее блестящие от набежавших слез глаза.
– Ты ведь знаешь, что я хочу этого. Правда? – спросил я.
– Да, знаю, – прошептала она.
– Тогда объясни Эфраину, – сказал отец уже без улыбки, – на каких условиях ты и я даем ему это обещание.
– При условии, – проговорила Мария, – что он уедет с радостью… насколько это возможно.
– А еще, дочка?
– И еще – что он будет хорошо учиться, чтобы вернуться поскорее… да?
– Да, – отвечал отец, целуя ее в лоб, – и чтобы быть достойным тебя. Остальные условия будешь ставить ты. Значит, согласен? – обратился он ко мне, поднимаясь с дивана.
Я не мог произнести ни слова и только крепко сжал обеими руками его протянутую руку.
– Итак, до понедельника, – сказал он. – Запомни как следует мои наставления и почаще перечитывай памятную записку.
Мама подошла к нам, обняла обоих сразу, так что губы мои невольно коснулись щеки Марии, и оставила нас вдвоем.
Моя рука нашла на диване руку Марии, и мы долго просидели, не сводя друг с друга глаз, пока она не спросила:
– Какой папа добрый, правда?
В ответ я только кивнул, голос не слушался меня.
– Почему ты молчишь? Тебе по душе его условия?
– Да, Мария. А какие условия поставишь ты в уплату за это счастье?
– Одно-единственное.
– Какое же?
– Ты сам знаешь.
– Да, да. Но сегодня ты должна назвать его.
– Чтобы ты любил меня всю жизнь. – И рука ее еще крепче сжала мою.
Глава XL
Най прижалась губами к губам Магмау…
Приехав на следующее утро на ферму, я застал там доктора, который заменял Майна у постели Фелисианы. По своему виду он скорее походил на капитана в отставке, чем на врача. Доктор сообщил мне, что на спасение больной надежды нет: у нее последняя стадия гепатита и никакие средства больше не действуют. В заключение он посоветовал пригласить священника.
Я вошел в комнату, где лежала Фелисиана. Хуан Анхель был уже там и удивлялся, что мать не отвечает на его приветствие. Безнадежное состояние Фелисианы меня глубоко огорчило.
Я распорядился, чтобы за ней ухаживали еще несколько слуг, велел перенести ее в более удобное помещение, чему она робко попыталась воспротивиться, и послал в поселок за священником.
Этой женщине суждено было умереть далеко от своей родины; эта женщина так нежно любила меня с первого своего появления в нашем доме, на ее руках столько раз засыпала малютка Мария… Вот история Фелисианы, которую сама она рассказала своим безыскусным выразительным языком, развлекая меня вечерами в пору моего детства.
Магмау[35] еще в ранней юности стал выдающимся предводителем войск ашанти – могущественного племени Западной Африки. Отвага и ловкость, проявленные им в бесчисленных войнах, которые верховный вождь Сай Туто Куамина вел против племени ашими до самой смерти их вождя Орсуэ, полная победа над прибрежными племенами, восставшими под водительством Мачарти, сраженного на поле боя самим Магмау, принесли ему почести и богатство. Верховный вождь доверил Магмау командование всеми своими войсками, на зависть соперникам непобедимого воителя, которые никогда не могли простить оказанную ему почесть.
Недолог был мир, наступивший после победы над Мачарти. Народу ашанти грозили войска англичан, и все силы страны выступили в поход.
Завязалась битва, и вскоре англичане убедились, что даже их смертоносному оружию нелегко сломить отвагу африканцев. Победа долго не давалась никому. Магмау, весь изукрашенный золотом, грозный в своем неистовстве, объезжал войска, воодушевляя их собственным бесстрашием, и голос его покрывал гром вражеских батарей. Но тщетно посылал он приказы военачальникам резерва, призывая их атаковать ослабленный фланг противника. Ночь прервала сражение. И когда наутро Магмау произвел смотр своим войскам, то увидел, что большая их часть перебита, а многие разбежались. Малодушие военачальников помешало победе. Магмау понял, что его ждет поражение, и приготовился вступить в последний бой и погибнуть. В этот страшный час верховный вождь прибыл в свои войска и, увидев их, запросил у врага мира. Англичане согласились и заключили договор с Сай Туто Куаминой. С этого дня Магмау утратил милость вождя.
35
В истории Фелисианы автор упоминает среди немногих достоверных имен собственных (таких, как Гамбия, ашанти, Кумаси) множество искаженных или вымышленных.