— Прекрасно сказано! — воскликнули Мишель и Лебельё в один голос.
— А теперь, господа, я не против последовать вашему примеру и немного подкрепиться, — заявил дю Парке, пытаясь протиснуться сквозь толпу гостей к буфету.
— Еще только один вопрос, генерал, — остановил его шевалье де Бофор. — Вы сказали, что встречались с новым генерал-губернатором и что нам, вероятно, придется сражаться, утверждая его права и власть. В этой связи мне хотелось бы знать: какие у него планы и намерения в отношении нас, колонистов.
Дю Парке с удивлением взглянул на говорившего.
— Позвольте пояснить, — продолжал де Бофор визгливым тоном, который соответствовал его внешности хорька. — Любопытно узнать, что господин де Туаси обещает нам за нашу помощь?
Дю Парке настолько ошеломила прямолинейность вопроса, что он потерял дар речи, и де Бофор, пользуясь его молчанием и сохраняя на лице притворно-подобострастное выражение — будто его слова содержали сладчайший мед, а не смертельный яд, — возобновил свою речь:
— Сказал ли господин де Туаси что-нибудь по поводу отмены пошлин на сахар и на двадцать фунтов табака? Рассматривал ли он возможность снижения налогов и думал ли о том, чтобы облегчить участь плантаторов, разоренных монополией господина Трезеля? Или, быть может, он собирается еще больше увеличить бремя различных поборов? Другими словами, если господин де Туаси хочет, чтобы мы пожертвовали своими жизнями ради утверждения его в должности, то сделает ли он что-нибудь, чтобы облегчить участь тех, кто останется в живых?
Лицо Лефора побагровело от ярости, и было ясно, что долго сдерживать себя он не сможет. Он был не колонистом, а солдатом, который живет одним днем. Мысль о войне скорее радовала его, чем тревожила. Кроме того, он не мог равнодушно смотреть, как слова де Бофора раздражают генерала.
— Черт возьми, сударь, — взорвался Лефор. — Вы хоть соображаете, о чем толкуете? Собираетесь ставить мышеловки в доме, который горит? Вас интересует только ваш собственный клочок земли и вам наплевать, кто правит на острове — французы или англичане.
— Это неприкрытое оскорбление, сударь, — вскричал де Бофор.
— Вне всякого сомнения, если вы, конечно, не достаточно трусливы, чтобы постараться истолковать мои слова иначе.
Бофор ухватился за эфес своей шпаги, но тут патер Шарль Ампто, который стоял рядом, не вмешиваясь в словесную перепалку, положил ладонь ему на руку.
— Сын мой, — проговорил он, — по крайней мере вы должны проявить уважение к дому, в котором находитесь в качестве гостя.
Теперь уже и генерал пришел на помощь священнику.
— Я уверен, — сказал он примирительным тоном, — что господин де Бофор так же сожалеет об инциденте, как и Лефор… Они, я надеюсь, забудут о ссоре, если я напомню, что в первую очередь мы должны хранить верность малолетнему королю. Нам не известно, что происходит во Франции, но каждую неделю к нам приплывают корабли, а это свидетельствует о том, что нас не забывают и что сам кардинал заботится о нас. Если бы не эта забота, откуда бы нам взять продовольствие? Ведь остров не в состоянии обеспечить все население продуктами питания. Монсеньор де Туаси, я уверен, не обманет ваше доверие, которое вы ему окажете.
Бофор послушно снял руку с эфеса шпаги, коротко, с презрительной усмешкой взглянул на Лефора и, повернувшись к генералу, заметил:
— Если бы только Господь внял вашим словам. И вы, сударь, должны простить мою запальчивость, поскольку была задета моя честь.
В данный момент генерал дю Парке хотел только одного: поскорее предать забвению неприятный инцидент. Отбросив всякую мысль о выпивке, он любезно беседовал с несколькими друзьями, когда к нему с обворожительной улыбкой приблизилась Мария. На ее лице дю Парке сумел прочитать обещание всех земных радостей.
— Пойдемте, генерал, — пригласила она. — Ваш завтрак на столе.
Произнося слова благодарности, дю Парке, как бы лаская ее взглядом, уже приготовился последовать за ней, но тут его плеча слегка коснулся патер Шарль Ампто, постоянный советник генерала, неизменно оправдывавший оказываемое ему доверие.
— Я должен поблагодарить вас за своевременное вмешательство, святой отец, — сказал дю Парке. — А то я уже думал, что два негодяя перережут друг другу глотки. По-моему, оба мошенника стоят один другого, хотя Лефор, безусловно, заметно исправился, если вспомнить, каким он был раньше!