— Ну что ж, пусть будут и дыры, — заметил приор, нисколько не смущенный очевидным упреком генерала. — Нет, в самом деле, я не могу представить вас в подобном состоянии капитану, ведь он носит форму королевского флота.
— Бросьте ваши увертки, приор! — воскликнул генерал с досадой. — Вам лишь стоит напомнить капитану о его собственном внешнем виде после сражения. Если он выглядит лучше, чем мы сейчас, то, значит, он держался подальше от пушек и не участвовал в схватке.
Укоризненно пощелкав языком, Коксон спросил:
— Вы, по-видимому, голодны и страдаете от жажды?
Считая, что оказанный им прием позволял особенно не церемониться, дю Парке уже собрался ответить утвердительно, но в этот момент с противоположного конца внутреннего двора прогремел чей-то голос.
— Коксон, Коксон! Проклятый священник! Принеси мне рому и малаги! Живей! А пленники?! Где они? Почему их не доставили ко мне?
Приор, дю Парке и Сент-Обен направились туда, где Уорнер стоял у входа в казармы, с любопытством смотря на вновь прибывших. Когда они приблизились, и без того красное лицо капитана еще больше побагровело и приняло прямо-таки угрожающий оттенок.
— Тысяча чертей и одна ведьма! — вскричал он. — Неужели это тот самый генерал, сенешаль и сеньор Мартиники, который нагнал такого страха на моего доброго друга де Пуанси?
И капитан раскатисто захохотал, тряся огромным животом.
— Давайте, приор, — продолжал Уорнер. — Проведите этих людей в комнату и дайте им что-нибудь пожрать. Вы уверены, что у них нет вшей? Из-за проклятых французских пленных я уже лишился двух моих лучших париков. Пусть меня поджарят черти, если эти двое не завшивели, как грязные индейцы!
Невнятная речь и пылающий нос английского капитана свидетельствовали о том, что он уже изрядно выпил. Уорнер тяжело опустился в кресло-качалку, и какой-то момент дю Парке показалось, что капитан сейчас уснет, но, глубоко вздохнув, тот проговорил:
— Итак, вы сражались. И каковы же ваши потери?
— Не знаю. Мы разделились. Были отрезаны от своих людей.
Уорнер крепко стукнул кулаком по столу.
— Чертовы французы! — взревел он. — У меня убито двадцать два солдата! А мы подобрали возле ущелья Буйен только десять ихних трупов. Это обойдется вашему де Пуанси в кругленькую сумму. По договоренности, он обязан возместить ущерб. А как обстоит дело с вами? Какой урон вы нанесли ему?
— Мы намеревались застать его врасплох, — ответил дю Парке, — но, к сожалению, он разгадал наши планы и опередил нас.
— Плохо! — сказал Уорнер, скроив гримасу. — Совсем нехорошо! В конечном счете де Пуанси, похоже, побьет всех нас. Я бы не горевал, узнав, что вам удалось уничтожить его логово. Я знаю: в один прекрасный день он захочет преподать мне урок! У нас двадцать два мертвеца, генерал! А как вы думаете, сколько у де Пуанси?
— Мои люди, — ответил дю Парке, — не любят шума, они чаще действуют холодным оружием… Боже мой, я слышал столько предсмертных хрипов и стонов, что затрудняюсь назвать точную цифру. Но могу предположить, что потери де Пуанси составили не менее ста или даже двухсот человек!
Капитан Уорнер вскочил с кресла, подбежал к двери и заорал во всю мочь:
— Коксон! Вы слышали? Двести мертвецов. Французы потеряли двести человек убитыми!
Он вернулся на прежнее место, корчась от смеха и хлопая себя по ляжкам, животу, и, наконец, уткнулся лицом в ладони, сдвинув набок свой парик. Капитана охватило безудержное веселье; не успокоился он и после возвращения Коксона.
— Двести мертвецов, — повторял Уорнер, с трудом переводя дыхание. — Двести французских свиней! Это правдивая оценка, Коксон. А мы потеряли только двадцать два солдата.
Приор лишь пожал плечами.
— Ваша еда готова, — сказал он, обращаясь к пленникам. — Но сперва, я надеюсь, вы охотно выпьете с капитаном стаканчик.
— Черт возьми! — вскричал Уорнер. — Бокалы, Коксон, непременно бокалы! И тащите сюда ром и малагу. Двести французов! Значит, теперь на острове Сен-Китс стало на двести отъявленных разбойников меньше! Де Пуанси — негодяй и мошенник и ему не сносить головы. Коксон, наполняйте бокалы, и мы выпьем за погибель проклятого генерал-губернатора.
Приор выполнил просьбу, и четверо мужчин чокнулись. Дю Парке, отхлебнув немного вина, поставил свой бокал на стол. Затем, наклонившись к Уорнеру, серьезно проговорил:
— Прошу вас, капитан, не забывать, что мы пришли к вам добровольно и отдали себя под ваше покровительство.
— Черт побери! Это правда, поскольку вы здесь, перед моими глазами, — ответил Уорнер пьяным голосом.
— Вы, несомненно, заметили, что я употребил слово «покровительство», — сказал дю Парке с ударением.
Капитан откинулся на спинку кресла и помахал рукой перед своим лицом, как бы стараясь разогнать туман, застилавший ему глаза. Он понимал, что перед ним возникла проблема, все последствия которой было невозможно предвидеть.
— Покровительство? — пробормотал Уорнер.
— Совершенно верно, — подтвердил генерал. — Если бы мы не пришли к вам, господин де Пуанси продолжал бы охотиться за нами. Именно поэтому мне хотелось бы попросить вас дать слово джентльмена, что вы не передадите нас нашему врагу, хотя он в силу своих изменнических поступков и превратился в вашего союзника.
И Уорнер, снова грохнув кулаком по столу, заорал:
— Кто толкует о передаче? Никогда, сэр, и ни за что! Томас Уорнер — благородный дворянин. Даю вам слово, сэр!
Поднявшись, дю Парке торжественно заявил:
— В таком случае, сэр, я и мой кузен вручаем вам наше оружие.
Вынув из-за пояса пистолеты, Сент-Обен и дю Парке положили их на стол перед капитаном.
После трапезы обоим пленникам, к их удивлению, позволили свободно разгуливать по форту. Хотя никто их не караулил, они не воспользовались предоставленной свободой, чтобы сбежать из крепости. Без всяких инцидентов дю Парке и Сент-Обен миновали группу отдыхающих солдат — никто не пытался их остановить — и прошли дальше по парапету крепостной стены к тому месту, откуда можно было любоваться раскинувшейся внизу огромной бухтой. Там и сям стояли на якоре корабли со свернутыми парусами. Дю Парке и Сент-Обен ясно поняли, что если бы даже им и удалось завладеть кораблем, они никогда бы не смогли достичь океана.
Подняв голову и устремив свой взор в ту сторону, где лежала Мартиника, дю Парке с грустью подумал о Марии и почувствовал, как мучительно сжалось сердце. Как долго, подумалось ему, этот странный джентльмен будет держать их в плену?
День тянулся ужасно медленно, казалось, ему не будет конца.
— Они потеряли к нам всякий интерес, — заметил Сент-Обен. — Разве им невдомек, что нам нужно поспать? Ведь мы не преклонили головы вот уже четыре дня и четыре ночи. Интересно, выделят ли они нам просторную комнату с двумя хорошими кроватями?
— Поживем — увидим, — ответил генерал. — Главное, Уорнер поклялся не передавать нас де Пуанси. Вы уже наверняка сообразили, что сегодня он должен прибыть сюда. Едва ли он обрадуется, узнав, что мы здесь и вне его досягаемости!
— Черт с ним! — сказал Сент-Обен. — Ничто так не переменчиво, как военное счастье. Сегодня оно поворачивается к вам лицом, а завтра — спиной. Де Пуанси тоже придется изведать превратности судьбы.
— Хорошо бы, с Божьей помощью, — заметил дю Парке, беря кузена за руку.
Возвращаясь во двор форта, они увидели спешащих им навстречу четверых солдат с мушкетами и двоих с пиками. С ними также был и английский офицер, который вначале обошелся с пленниками так невежливо. Он обрядился, будто на войну: на плечах стальные пластины, на голове — шлем.
— Генерал, — сказал он, обращаясь к дю Парке, — капитан Томас Уорнер желает вас видеть.
Кузены обменялись удивленными взглядами.
— Вам лучше сходить, генерал, — посоветовал Сент-Обен. — И не забудьте попросить у старого пьянчужки большую комнату и две удобных кровати!