Ну что из того, если потратят немного пороху, предадут огню несколько домов и убьют одного-двух человек? В конечном счете весь этот ералаш пойдет ему на пользу, прибавит ему почета и уважения. Ведь никто, кроме него, не в состоянии справиться с беспорядками на острове.
Внезапно дверь таверны распахнулась, сухо защелкали, как кастаньеты, бамбуковые палочки, висевшие перед входом и преграждавшие путь мухам, — и в зал вошли двое мужчин. Лефор сразу же узнал в них Бофора и колониста Жана Сойера, чья плантация в Морн-Фолье располагалась на склоне холма, возвышавшегося над рекой.
Бофор и Сойер! Значит, заговор действительно назревал, приобретая все более реальные очертания! Предположения Лефора подтвердились, когда двое вновь прибывших направились прямо к столу, за которым сидели другие заговорщики. Лефор извлек из кармана очень короткую трубку с огромной головкой. Небрежным движением пальцев он стал набивать ее табаком, подняв глаза к потолку, будто наблюдая за мошками, танцующими над фонарем. Затем с рассеянным видом, словно его нисколько не интересовало, чем заняты другие посетители, Лефор осушил кружку и закурил трубку.
Приметив коренастую фигуру своего врага, Бофор захохотал, обидно и дерзко. Но его смех заглушили раскатистые хлопки широченных ладоней Лефора, который таким способом привлекал внимание хозяина к своей пустой кружке.
Де Бофор занял место за круглым столом вместе с семью другими плантаторами, и приглушенный разговор возобновился. Время от времени Бофор бросал пытливый взгляд в сторону Лефора, который не обращал на него никакого внимания, будто они вовсе не знакомы.
Однако про себя Лефор говорил:
— Да, я здесь, дружок! Скоро что-то произойдет… Жаль, если Бильярдель не придет. Вместе мы бы с вами живо расправились!
Но бравый капитан уже приближался к таверне. Его немного задержали темнота и неровности дороги. Он тоже размышлял о товарище, удивляясь, как это могло случиться, что такому отважному воину, как Лефор, дали отставку. Ему казалось, что вдвоем они образуют непобедимый союз, способный выстоять против всего острова.
Привязав коня у входа в таверну вместе с пятью или шестью уже стоявшими здесь лошадьми, Бильярдель вошел в общий зал. Вновь услышав треск бамбуковых палочек, заменявших занавесь, Лефор поднял голову и увидел своего друга.
— Эй, капитан, давайте сюда! — крикнул он во все горло, разбудив дремавших посетителей и заглушая все остальные звуки в заведении.
С довольным выражением, улыбаясь и покручивая свои длинные усы, Бильярдель протискивался между столов, задевая шпагой за все попадавшиеся на пути предметы и звеня огромными шпорами. Наконец он тяжело опустился на скамью рядом с Лефором, хлопая так же громко в ладоши, как перед тем его приятель, и требуя кувшин французского вина.
Глаза всех присутствующих в таверне были устремлены на двух героев, которые беззаботно болтали и от души смеялись. Правда, короткий предостерегающий взгляд Лефора в самом начале дал Бильярделю понять, что затевалось что-то серьезное. Оба придерживались единого мнения относительно тайного сговора, который готовился всего в нескольких ярдах от их стола.
— Великолепная погода, — заорал Бильярдель, промочив горло. — Прекрасная погода для плаванья от Сент-Китса. Ветер северный.
— Северный? — воскликнул Лефор. — Северный, говорите? Ну что же, самое время разжечь костер на рыночной площади Сен-Пьера! Пусть я сдохну от чумы, если завтра или послезавтра не загорится какой-нибудь винокуренный завод!
— Черт возьми! — выругался капитан. — Вы чересчур легко толкуете об уничтожении такого прекрасного напитка, как наш любимый ром. Кто утверждает, что его нужно жечь?
— Всякий, кто считает, что ром делается для того, чтобы гореть!
— Ром изготовляют исключительно для того, чтобы жечь внутренности, — заявил капитан безапелляционно. — Ваши внутренности, говорю я вам. И только!
Лефор и Бильярдель беседовали на пределе голосовых связок, перекрывая все остальные звуки и мешая заговорщикам общаться друг с другом. Отдельные из них начали уже проявлять признаки раздражения, что не ускользнуло от внимания двух друзей.
— Когда я служил во французском военном флоте, — продолжал горланить Лефор, — у нас был капитан, который часто повторял, что свинец — для мушкетов, чугун — для пушек, а ром — для рабов Божьих, живущих на земле.
— Ну, раз уж вы заговорили о капитанах и выпивке, — заорал, в свою очередь, Бильярдель, — я знавал одного… около пяти лет назад в Кингстоне на Ямайке. Так вот, он имел пристрастие мешать выпивку. А проделывал он следующее: сперва залпом осушит кружку пива, а затем сверху вольет в горло изрядную порцию рома, охотно закусывая мушкетным фитилем, в который вонзал свои зубы с такой же легкостью, как я в обыкновенный сладкий пирог!
— Если негодяи не прекратят болтать всякий вздор о капитанах и обжигающем роме, — сказал с угрозой кто-то из сидевших за круглым столом, — то я запихну им в глотку не мушкетный фитиль, а весь этот стол!
Это был Бофор, и Лефор узнал бы его по голосу даже за сотню лье. Губы бывшего пирата искривились в свирепой ухмылке, и он почувствовал, как все его существо наполняет ярость. Наконец-то наступил момент, когда капитан и он смогут осуществить то, о чем молча условились. Положив ладонь на руку Бильярделя, Лефор в наступившей тишине с обидной учтивостью проговорил:
— Быть может, среди вас найдется достойный джентльмен, у кого есть желание скрестить со мною шпаги?
Не получив ответа, Лефор, потрясая и гремя длиннющей шпагой, уже громче спросил:
— Быть может, кто-нибудь из вас, джентльмены, будет столь любезен и принесет мне стол, за которым вы сидите. Клянусь честью, я проглочу его за один присест, а потом поступлю точно так же с вами, со всеми восемью мошенниками!
— Эй, постой, — крикнул Бильярдель, — а как же насчет меня? Неужели у вас не найдется чего-нибудь пожевать и для меня?
Заговорщики сердито задвигались, но промолчали. Было ясно, что они хотели бы как-то ответить на оскорбительные реплики, но, очевидно, выработанный их предводителями план действий не предусматривал драку в таверне «У гуся».
— Ну и ну! — воскликнул Лефор. — Хороши, ничего не скажешь! Готовы драть горло за кружкой вина, но не больше смелости, чем у червяка в гнилой галете, когда нужно обнажить шпагу.
— Сударь! — вскричал один из конспираторов. — Это уж слишком!
Молодой горячий Ларше вскочил со стула, но Бофор, резко схватив его за руку, заставил снова сесть на свое место, приказав держать язык за зубами.
— Ну что ж, — продолжал Лефор, — эти трусливые индюки сразу тушуются, как только увидят перед собой настоящего мужчину! Бильярдель, знаете, что я о них думаю? Они напоминают мне тех, о которых капитан Лапотерье говорил… был храбрым малым этот капитан Лапотерье, встречался с ним в Сан-Доминго…
— Вот вам еще один капитан, Бофор! — возмутился Ларше, надеясь заставить того принять вызов, невзирая на прежде согласованный план.
— Еще один капитан, — подхватил Лефор, — это правда. Я знал много капитанов — десять, двадцать, быть может, сто! Бравые ребята, один к одному. Их не нужно было оскорблять дважды, чтобы заставить вытащить шпагу и проткнуть насквозь обидчика, как кусок выдержанного сыра. Могу рассказывать о них до самого утра, раз вам так нравится слушать.
— Нет, черт побери! — закричал Бофор, доведенный до белого каления. — С нас довольно!
С этими словами он, с треском опрокинув свой стул, вскочил. Внезапно Бильярдель и Лефор увидели у него в каждой руке по пистолету. Одновременно раздались два выстрела, за которыми почти сразу же послышались дикие крики, треск разлетающейся в щепки мебели. Однако весь этот грохот перекрывал повелительный и веселый голос:
— Тысяча чертей! Капитан, прикончи их всех! Оставь мне только Бофора! Он мой!