Я закрыла глаза. Мне казалось, я не сплю, но, когда я снова их открыла, в дверях стоял Сантьяго и смотрел на меня. Я не стала закрываться руками.
Он подошел ко мне, удерживая мой взгляд своим, скинул с себя халат, снял с меня трусики. Развел мои колени в сторону, опустился между ними. Облизал свой большой палец, вдавил его в меня, потянул назад, снова вперед. Я раздвинула ноги шире, приглашая. Ни один из нас не произносил ни слова. Сантьяго забрал палец и лег сверху, прижимая меня к постели. Ввел член и начал двигаться размеренными, глубокими толчками, заявляя на меня свои права уверенно и сильно. Я полностью подчинилась его ритму и только поднимала выше бедра, подаваясь навстречу ему.
Я не кончила вместе с ним, но лежа под его тяжелым потным телом, впервые за долгое время чувствовала, что все правильно. Сантьяго приподнял торс, давая дышать, оперся вокруг меня на локти, потерся о шею, как сытый кот.
– Пометил территорию?
Он торжествующе ухмыльнулся:
– А то! Я понял, что разговоры нас почему-то никуда не приводят и решил сразу начать с дела, чтобы тебе было некуда деваться.
– Ты думаешь, если ворвался ко мне, как Тарзан, и овладел, то мне уже и деваться некуда? – не смогла удержаться я, чтобы не поддеть.
Он посерьезнел. – Дэт сказала мне, что ты приходила тогда. И я почему-то на этот раз уверен, что не соли одолжить. И когда же ты собиралась мне об этом рассказать?
Я отвела глаза. – Не знаю. Попозже.
– Врешь. – Тьяго легонько прикусил мне нос.
– Вру. Не трогай мой нос.
Он рисовал пальцами на моем теле. – А теперь вернемся к разговорам. Что ты успела натворить за эти два дня? – Он не смотрел мне в глаза. – Расскажи мне сейчас.
– Натворить? Что как тебе кажется, я могла сделать? – Тьяго обвел пальцем мои губы, и я поняла, что он так меня не поцеловал.
Я сощурила глаза:
– Вообще-то, это твой метод, в каждой непонятной ситуации хлопнуть дверью и пойти к блядям.
– Знаю. Поэтому и переживаю.
– Переживаешь? Или просто бесишься, как пес, учуявший запах чужого самца?
– Бешусь. Ревную. И переживаю. Ты сегодня напугала меня, глаза шалые, а сама как будто заторможенная. Ты не принимала ничего?
Я хотела было засмеяться, но Тьяго смотрел на меня без улыбки. Он явно думал, что я пустилась в какой-то безумный разгул.
Я выбралась из-под него и села ровно.
– Тьяго, я рисовала. Честное слово. Всю ночь, не поднимая головы, не могла остановиться. Потом завалилась спать, проснулась вечером, у меня разламывалось все тело, и голова горела и стучала, я выпила горсть обезболивающего – четыре, может, пять штук и отрубилась.
Он помедлил, всматриваясь мне в глаза, потом кивнул.
– А сегодня?
Лед подо мной затрещал. Как можно беззаботнее я произнесла.
– Я уже сказала. Я была на экскурсии в Марина Парке.
– Ты знаешь, что ты, когда врешь, сразу начинаешь смотреть мне на ухо?
Черт! Я не знала.
– Я не хочу говорить. Ты не должен меня допрашивать, даже…даже несмотря на то, что мы лежим тут голые, и мне трудно тебе сопротивляться!
Я спрятала голову под подушку, готовая заплакать. Тьяго сменил тактику. Он выбросил подушку и стал гладить меня по спине.
– Риз. Дело ведь не в том, что испытываю я. Я знаю, тебя бесит это признавать, но ты до сих пор неопытна и доверчива. И ты была в расстроенных чувствах. Нечестный человек мог этим воспользоваться. Поверь мне: при определенном умении мужчина может повернуть дело так, что женщина сделает все, что он захочет и будет думать, что сама согласилась, и сама хотела, хотя на самом деле, единственное, чего она хотела, это тепла и внимания. Но после этого она не будет чувствовать себя хорошо, никогда. Риз. Я спрошу тебя еще раз: тебя никто не принуждал?
И снова черт, черт, черт! Если бы он давил на меня, я бы могла ему противостоять, но он заглядывал даже не в сегодняшний день, а куда-то далеко-далеко, в грязную и липкую яму в душе, в которую я затолкала Джерри, а потом убедила себя, что никакой ямы нет. Внезапно нахлынула жалость к самой себе, той юной невинной дурочке, которой я когда-то была, и чтобы он ни говорил, уже никогда не буду.
Я кривила лицо, стараясь не заплакать, но слезы все равно хлынули из глаз. Тьяго обхватил мое лицо руками: кто тебя обидел, тебе больно? – нет, нет, я мотала головой, все хорошо, хорошо, никто меня не трогал. Он прижал меня к себе, гладил по волосам.
– Почему же ты плачешь, глупая?
– Я не плачу.
– Ну конечно же, плачешь.
– Это была Дэт.
– Что?
– Дэт. Это с ней я провела весь день. Мы переспали.