— Вечером начнём, когда стемнеет. Художники говорят, так красивее будет.
— Какие художники?
— Меценат троих прислал. Я их с трёх сторон на высотках разместил.
Перехватив недоумевающий взгляд, Вар поправился.
— Агриппа просил. Они вместе. Чтоб мнение художников учли. Я сам не в курсе.
Максим понимающе кивнул, с понятием секретности, в римской армии были уже отлично знакомы.
— Начинай как стемнеет.
Небольшая группа беженцев из Назарета шла по дороге в направлении полночи. Старик на полудохлом ослике, молодой мужчина, и совсем ещё девочка, лет десяти. Стемнело. Они брели, не замечая ничего вокруг, покачиваясь от голода и усталости, шли только благодаря ослику, он единственный следил за дорогой. Они не знали, что два контуберния Шестого Железного, оставленные охранять эту тропу, буквально за мгновение до того, как их заметить, погнались за очередной бандой на запад. И в то же самое мгновение…
…Павел Фабий Максим наблюдал, как разгорается проклятый город. Рухнувшие на Иерусалим, четыре тысячи новейших ракет системы ГГ Гигина-Гермогена, превратили его в ревущий огненный столб до самого неба. Эпическое зрелище. Вволю насладившись делом рук своих, Вар подосадовал.
— Зря пушки пёрли, оттуда уже никто не вылезет.
— Может и не зря. По голубиной эстафете известили, чтоб ждали сына парфянского царя с большим пакетом от Друза. Там и для тебя что-нибудь будет.
Максим повернулся к стоящему неподалёку Ироду Иудейскому. Иудейскому? Ну земли то остались.
— Всё, Царь, мы своё дело сделали. Как немного остынет, начинай разбирать, велено срыть до последнего камня, чтоб и следа не осталось. Столицу устрой в Цесарии. Я там Дейотаров оставлю, если надумаем его расформировывать, будут тебе первые поселенцы, а пока пусть камни таскают.
Царь Ирод наблюдал пожар Иерусалима со смешанным чуством ужаса и злорадства. Он ведь предупреждал! Книжные Содом и Гоморра, про которую твердили ему эти сумасшедшие, к ним же самим и явились. А он новый Лот, услышавший и понявший. Легат отвлёк его от высоких мыслей.
— Благодарю тебя, Легат. Ваши легионы превосходны, это настоящие Силы Добра.
С прибытием в Марцеллу-Германику обоза Гая Мецената, город в одночасье сделался практически вдвое больше. Одних клиентов, с ним, прибыло тысячи три и, как минимум, вдвое больше рабов. Кораблей было столько, что это было похоже на переселение целого народа, везущего с собой свои разобранные города. Одних статуй, различной художественной ценности, Меценат привёз больше тысячи. Обняв старого друга, Агриппа ему заметил, намекая на излишества.
— Мы тут не навсегда, Гай. Всего на пару лет.
— И что теперь? Жить, как дикари?
Агриппа вздохнул, Меценат был и другом, и министром финансов, и главным идеологом в одном лице, не хватало ещё из-за статуй спорить.
— Наверное, ты прав.
— Прав, прав. А здорово вы тут развернулись, уже настоящий город.
— Понтиец молодец, времени зря не терял. Столько лет его знаю, и не перестаю удивляться, во всём талантлив.
После окончания германской войны, Децим Пилат Понтиец был назначен легатом Четвёртого Македонского. Лагерь легиона и превратился в новый город, а Пилат в его главного застройщика. Результаты впечатляли, с причала не было видно ни одного деревянно-временного строения, всё уже из камня, всё на века. С удовольствием осмотрелись ещё раз, Агриппа продолжил про старого соратника.
— У него дочь почти невеста. Не хочешь с ним породниться, Гай? Сыновей у тебя хватает, как раз по возрасту есть подходящие.
Сыновей и правда хватало, старшим уже по тринадцать, можно обручать.
— Я не против, лишь бы он не возражал.
— Я сам посватаю. Кого?
— Кого выберет. Все хорошие.
Ну ещё бы, отбирали ведь лучших, и не кто-нибудь, а завзятый скептик Друз. Ребята рослые, светловолосые, голубоглазые, и впрямь, как братья. Только на отца не похожи. Агриппа усмехнулся, вспоминая шокированную римскую общественность. Понтиец не такой.