Быт был вековой, отстоявшийся, уютно-провинциальный, – такой быт, о котором с грустью и любовью позднее вспоминают люди, прожившие бурную жизнь. И все же где-то, почти незаметно, шло так называемое «брожение». Либерализм молодежи, правда, сказывался преимущественно в том, что студенты, рискуя карцером, выходили на улицу в табельные дни не в парадном мундире, или без треуголки, или без шпаги. Но были также маленькие революционные кружки, особенно польские, – дело одного кружка кончилось трагически, отдачей в солдаты и даже каторжными работами. Было украинское общество Кирилла и Мефодия. Среди отсталого еврейского населения читались воззвания короля Зигфрида-Юстуса I: какой-то немецкий купец из Герлитца, христианин, Фридрих Густав Зейфарт, по непонятным причинам объявил себя сионистом, еврейским королем, освободителем Израиля и выдавал дипломы за услуги по предстоявшему завоеванию Палестины.
Большинство же пятидесятитысячного населения города, вообще ничем таким не интересовалось. Люди только разводили руками, если что всплывало на поверхность, особенно если начиналось следственное дело. В общем, все любили Киев и с гордостью передавали слухи, будто император хочет сделать его третьей столицей. Охотно живали в нем и великороссы, «Как хорош, как хорош Киев, как я люблю этот город!» – писал позднее Иван Аксаков [«Повесть о смерти» АЛДАНОВ-СОЧ (IV)].
Киев слыл так же столицей проституции. В городе насчитывалось более 29 домов терпимости, десятки тайных притонов, замаскированных под мастерские или дешевые «минерашки», где, выпив стакан минеральной воды, можно было поиметь девицу за пятак; пятым в списке самых распространенных заболеваний среди населения был сифилис. Александр Куприн в повести «Яма» (1905 г.) описывает Киев конца XIX – начала XX вв. как «сплошной бордель» – см. [КРАСОВСКАЯ]. Нельзя не отметить, что повышенный «эротический импульс» Киев-града на темпераменте Алданова не сказался. Несмотря на то, что молодой Алданов был весьма хорош собой, его личный интерес к прекрасному полу, по всей видимости, не выходил за границы основной черты его характера – умеренной сдержанности. Современники даже считали его женские образы безжизненно схематичными. Александр Бахрах пишет:
Писательская натура Алданова затрудняла ему выпуклое изображение женских типов. Женскую капризность и переменчивость он внутренне не чувствовал. Его женщины все по одному шаблону – либо матроны, либо их подрастающие дочери. Он относится к ним с интересом и даже порой с нежностью, но едва ли их понимает и они точно описаны с чьих-то чужих слов [БАХРАХ (II). С. 160].
А вот высказывание на сей счет Василия Яновского, самого язвительного мемуариста эмиграции «первой волны», особенно по отношению к литературным знаменитостям из старшего поколения:
На Монпарнасе <Георгий> Иванов цитировал строчку из нового отрывка Алданова: там его героиня Муся старалась походить на женщину. Алданов, увы, был вне сексуальных тяжб21. Как многие наши гуманисты, он, однажды обвенчавшись, этим самым разрешил все свои интимные проблемы: ни разу не изменив жене и ни разу не прижив с ней ребенка [«Поля Елисейские» ЯНОВСКИЙ В.].
В «Повести о смерти» Алданов делает особый акцент на том, что даже такому знаменитому французу, как Оноре де Бальзак, нравилось жить в «варварской» – по мнению многих его соплеменников, России. Ему особенно приятно, что великий парижанин восхищался его родным Киевом22: Бальзак называл его «северным Римом» и, сравнивая этот древний западнорусский город с другими российскими столицами, писал:
Петербург23 – город-младенец, Москва – взрослый человек, Киев же – старец, чей возраст – вечность [БАЛЬЗАК].
Марк (по метрикам Мордехай-Маркус) был вторым ребенком, родившемся 26 октября/7 ноября 1886 года в интеллигентной и очень состоятельной еврейской семье австровенгерского подданного Израиля (Александра) Моисеевича Ландау и Шифры (Софьи) Ионовны Ландау, урожденной Зайцевой. К моменту рождения у него уже был старший брат Лев (Иосиф-Лейба; 1884 г.р.)24, а впоследствии появились младшие брат – Яков (1889 г.р.) и сестра – Любовь (1893 г.р.). Татьяна Осоргина – последняя жена писателя-эмигранта Михаила Осоргина25, рассказывала26, что подбор достойного жениха для Софьи Ионовны Зайцевой продолжался довольно долго, из-за отсутствия в ближайшем окружении Зайцевых достойного кандидата. В конце концов, Зайцевы выписали из Австро-Венгрии молодого еврея хорошей семьи, сына раввина, чтобы он женился на их дочери, будущей матери Марка Александровича27. Сам Алданов, по понятным причинам28, не очень любил говорить об этом.
21
Здесь речь идет о «зрелом» Алданове, человеке, находившемся уже на пороге своего пятидесятилетия.
23
С августа по октябрь 1843 г. Бальзак проживал в Ст.-Петербурге. Посещение российской столицы знаменитым французским писателем вызвало новую волну интереса к его произведениям у просвещенной русской публики. В частности, 22-летний инженер-подпоручик Петербургской инженерной команды Федор Достоевский был так восхищён творчеством Бальзака, что решил безотлагательно перевести на русский язык его роман «Евгения Гранде». Первый русский перевод этого знаменитого произведения Бальзака, опубликованный в журнале «Пантеон» в январе 1844 года, одновременно является и первой печатной публикацией Достоевского. – см. [ГРОССМАН Л.].
24
Лев Израилевич Ландау до Революции работал присяжным поверенным в Киеве, участвовал в Белом движении, и после его поражения эмигрировал в Польшу, где выступал в печати как специалист по вопросам экономики. Он скончался в Варшаве в 1929 г. – см. базу данных «Участники Белого движения в России»: URL: http://swolkov.org/2_baza_beloe_dvizhenie/pdf/ Uchastniki_Belogo_dvizhenia_v_Rossii_11-L.pdf.
25
Осоргина поддерживала дружеские отношения с четой Алдановых-Ландау вплоть до кончины обоих супругов.
27
Такой способ «организации» брака был довольно распространен в те времена в привилегированных слоя еврейского сообщества
28
Подразумевалось нежелание Алданова акцентировать внимание на еврейских корнях его семьи.