Результаты «направленной» европеизации в случае Алданова были более чем плодотворными и, по общему мнению знавших его людей, характеристика «русский» – это «европеец» по отношению к его персоне являлась правомочной и безоговорочной. Во всех алдановедческих исследованиях особо подчеркивается его неразрывная принадлежность к обеим культурам – см., например работу Ж. Тассис «Писатель Марк Алданов как русский и европеец» [TASSIS (II)]. Да и сам Алданов, отметим, никогда не возражал против такого рода характеристики его особы.
В своих путешествиях молодой Алданов не только европеизировался, но и набирался знаний, впечатлений и обзаводился интересными знакомствами. Все, что впитала в себя его цепкая память в это счастливое и беззаботное время его жизни, впоследствии было использовано им в качестве живых деталей для картинок и сцен в документально-исторической прозе. Так, например, говоря о романе «Десятая симфония», он вспоминал о своей мимолетной встрече с последней французской императрицей Евгенией. Этот случай подтолкнул его к написанию сюжета, где о беседе
…императрицы Евгении с художником Изабэ. Я остановился на этом с особенной бережной любовью. У меня всегда было какое-то мистически-благоговейное чувство к живой, человеческой «цепи», соединяющей историческия звенья… Как-то до войны еще, в Париже, я на Рю де ла Пэ перед витриною ювелира Картье. Подъезжает карета. Сухой, высокий старик под руку высаживает даму в глубоком трауре со следами замечательной красоты. Это была императрица Евгения, а старик – ея личный секретарь Пьетри… Я шел под впечатлением этой встречи. Я только что увидел одну из самых трагических венценосиц… Шестьдесят пять лет тому назад, тоже в центре Парижа, остановилась карета, из нея вышла молодая цветущая императрица и милостиво беседовала с почти восьмидесятилетним миниатюристом Изабэ, тем великим Изабэ, кто в ранней молодости своей писал портрет Марии Антуанетты… [СУРАЖСКИЙ. С. 3].
Интересным моментом в биографии Алданова является то, что он никогда не пытался заявить себя как правовед, хотя, казалось бы, эта гуманитарная сфера деятельности куда больше сочеталась с его страстью к писательству. Да и в житейских делах, когда необходимо было решать проблемы, касающиеся вопросов гражданского права, он предпочитал полагаться не на свои знания в юриспруденции, а пользоваться услугами профессионалов – в первую очередь своего земляка Алексея Гольденвейзера, «юриста Моисеева закона», близкого ему по мировоззрению «левого либерала», в эмиграции активного общественника, который, как и Алданов, живо интересовался не только происходящим в стране пребывания, но и международными, прежде всего, европейскими событиями, <чему> способствовало знание языков [БУДН.-ПОЛЯН. С. 364].
Забегая вперед, отметим, что в архиве А. Гольденвейзера70 сохранилась его обширная переписка с М. Алдановым эмигрантского периода, свидетельствующая о том, что как адвокат он вел семейные дела писателя.
С приходом в Германии к власти нацистов и началом развязанной ими Второй мировой войны:
Главным делом Гольденвейзера71 <…> была работа по вызволению русских евреев из Европы.
<…>
«Делами о визах я занят ежедневно: с каждым делом очень много хлопот и подвигаются они медленно», – сообщает Гольденвейзер в мае 1941 года.
Возможно, что А. Гольденвейзер имел также отношение к получению визы для М.А. и Т.М. Алдановых, поспособствовав тому, чтобы Алданов попал в категорию левых политических деятелей, чья жизнь была под угрозой при нацистском режиме … <т.к.> он продолжал числиться членом партии народных социалистов [БУДН.-ПОЛЯН. С. 300].
Точно известно [БУДН.-ПОЛЯН. С. 300, 321], что именно Алексей Гольденвейзер занимался американскими визами для близких родственников Марка Алданова – супругов Любови и Якова Полонских, и их добился. Однако по несчастному стечению обстоятельств Полонские не сумели вовремя покинуть Францию и все время оккупации, рискуя жизнью, были вынуждены обретаться в Ницце. Дружеские отношения и переписку с Алексеем Гольденвейзером Алданов поддерживал вплоть до своей кончины.