Все равно, нельзя с брезгливостью бросать это дело, нельзя опустить руки, если даже редко приходится делать что‑то, согласованное с разумом. Когда страдаешь, нельзя прибегать к философии. Не следует походить на больного, бездумно расточавшего здоровье — только заболев, он обращается к мазям и притираниям. Тогда не будешь красоваться тем, что живешь по разуму, а успокоишься в нем. Философия хочет только того, чего желает твоя природа, не более.
Но и не менее…
Стало грустно, страстно захотелось в палатку к полке со свитками и книгами.
— Феодот! — крикнул он. — Резвее!..
Возница хлестнул бичом, коляска пошла шибче, заскрипели кожаные ремни, смягчавшие тряску.
Итак, на первом этапе разгром варваров на границе. На втором — вторжение в земли диких племен вплоть до границ Свевского моря. На третьем — милость к побежденным, установление прочного порядка на занятых территориях, образование новых провинций. Тогда можно будет говорить о безопасности города и мира.
Глава 4
В главный лагерь, в который были сведены три ударных легиона — Четырнадцатый Марсов Сдвоенный Победоносный Германский, Двенадцатый Молниеносный и Пятый Флавиев — Марк вернулся к вечеру. Успел до грозы, с полудня собиравшейся Данувием.
Грозовое облако надвигалось неспешно. Сначала обозначилось двумя исполинскими, божественной белизны, облачными башнями, между которыми провисла густая, с угольным отливом тьма. В той стороне тучи отчаянно терлись друг о друга и громыхающие раскаты то и дело долетали до лагеря. Скоро померк свет, и в боковые ворота лагеря Марк въехал уже в подступившей помертвелой мгле.
Сильные порывы ветра гоняли столбы пыли, рьяно набрасывались на кроны дубов, раскачивали наблюдательную вышку, построенную на самом древнем, в пять обхватов дереве.
От земли великан был голенаст, вверху троился. Вышка начиналась от самой развилки и, опираясь на толстые обрубки, вздымалась к самому небу. Наверное, жутко в преддверии грозы сидеть там, на площадке и следить за противоположным берегом. К тому же надвигавшийся мрак, наверное, скрыл дали. Марк, выбравшись из коляски, приказал снять с вышки наблюдателей и усилить посты. Побольше понатыкать засад и пикетов вдоль берега и у лесной дороги, объявить двойное вознаграждение за пойманных лазутчиков. В боевое охранение отправить местных жителей, по набору призванных в войска.
Префект преторианцев Стаций Приск, дожидавшийся императора у шатра, поинтересовался насчет Сегестия.
— Он получил плетей? — спросил Марк.
— Да, император.
— Тогда в чем дело?
— Я полагаю, ему не место среди отборных.
— Почему?
Теперь префект пожал плечами, как бы удивляясь неразумию правителя.
— Он может затаить злобу. Я не могу рисковать, поручая ему твою охрану.
Марк кивнул.
— Позови Сегестия.
Наказанного привели два зверского вида ликтора. Солдат был обнажен по пояс, на теле кровавые рубцы.
Император жестом отослал префекта и палачей, затем присел на уложенное рядом с шатром бревно.
— Сегестий, префект настаивает, чтобы тебя вновь отправили в легион. Он полагает, что ты затаил на меня злобу. Это правда?
— Нет, император. Ваше дело наказывать, мое — терпеть, — он замялся, потом смело глянул на принцепса и добавил. — Цезарю цезарево…
— Кто научил тебя этой мудрости?
— Были такие, — неопределенно ответил Сегестий.
Марк покивал.
— Понятно. Значит, говоришь, я могу тебе доверять?
— Можешь, император. Я не в обиде. Ты дал мне свободу.
— Каким образом?
— Ты призвал в войско рабов и гладиаторов. Мы с Виргулой решили, что это наш шанс, и я должен заслужить свободу и хотя бы какое‑нибудь отличие на поле боя, чтобы ее родственники простили нас. Или хотя бы остерегались мстить.
— Понятно. Я верю тебе, Сегестий. Вот зачем я позвал тебя. Ты, насколько мне известно, германского рода, из квадов. Ты знатен?
— Нет, из поселян. Наша община была небогата. Меня парнишкой продали в рабство.
— Где продали?
— На рынке в Виндобоне.
— Как тебя звали на родине?
— Сегимундом.
— Тебе известно, что вскоре нам предстоит воевать с твоими соотечественниками. Тебя не смущает, что в бою ты можешь сразить брата или отца?