Бебий неожиданно расплакался, тихо, обильно. Принялся тыльной стороной ладони вытирать слезы. Покивал.
— Да, любимый сорт Августа. Когда в последний раз мне пришлось отведать его? — Бебий вздохнул. — Даже припомнить не могу.
— Приказать принести?
Бебий усмехнулся.
— Прежде всего, дело. Хотя почему бы не попробовать домашнего хлебца?.. У тебя хороший пекарь?
— Лучше не бывает. Приказать принести?
Бебий усмехнулся.
— Тогда пусть подадут и какую‑нибудь рыбу. Очень соскучился по свежей рыбке, особенно зажаренной так, как умеют только в Риме. У варваров вся пища пресная. Едят грибы, — император невольно поморщился, а Бебий продолжил, — лесные ягоды… Хлеб не прожевать. Поразительно, Марк, но все эти годы я ни о чем более не жалел, как о приготовленной умелым поваром камбале. Помнишь ту вкуснятину, что вылавливают в море возле Равены. Казалось, вокруг реки, ручьи, в них полно рыбы — ставь вершу и хватай руками. Ан нет!.. Всегда мечтал о камбале, здоровенной, — Бебий сотворил руками огромный круг и вздохнул. — Говоришь, у тебя хороший повар, Марк?
— Императорский, — пожал плечами принцепс и окликнул Феодота. — Сходи в поварню. Пусть постараются.
— Слушаюсь, господин.
Бебий удивленно глянул на раба.
— Хвала Христу, это же Феодот!
— Он самый, господин, — ответил раб.
Феодот не мог скрыть удовольствия, что спустя столько лет друг хозяина узнал его.
— Ах ты, старый развратник! — добродушно обругал его гость. — Помнится, ты ухлестывал за моей рабыней. Смущал ее недозволенными речами. Помнишь, как ты упросил своего господина купить ее у меня?
— Помню, господин. Как же мне забыть Бернадоту.
— Так ты женился на ней? Наверное, завел кучу детишек? — спросил Бебий.
— Нет, господин, — Феодот прочистил горло.
— Что так?
— Боги прибрали. Умерла она во время моровой язвы.
— Да — а, дела… Спаси Господь ее душу!
В этот момент Марк подал голос.
— Умерла с радостью.
— Как это? — удивился гость.
— Домогался я ее, Бебий. Хотел взять силой, правда, потом одумался. А тут болезнь пошла косить. Так что на мне много грехов — так, кажется, вы называете проступки, противные человеческой и космической природе, за которые человека после смерти ввергают в мрачный Аид. Скажи, Бебий, спасение для меня возможно?
Бебий пожал плечами.
— Спасти душу может каждый, тем более ты, о ком разве что песни не складывают.
— Для этого надо уверовать в распятого мошенника?
— А вот это тебя не красит, Марк. Стоит ли укорять пусть даже самого распоследнего раба, самого кровожадного разбойника в том, что он пострадал на кресте?
— Я согласен, если только потом его сообщники не начинают разносить повсюду так называемую благую весть и морочить головы людям неким таинственным воскрешением.
— Марк, я устал. У меня мало времени, чтобы вдаваться в риторические дискуссии. Я должен сообщить тебе что‑то важное.
— Говори.
— Я послан к тебе с предложением мира. Ариогез желает подтвердить обязательства, взятые на себя прежним царем, и выполнить все условия мирного соглашения, заключенного два года назад. Но это еще не все. В окружении царя квадов открыто говорят о том, что сарматы вот — вот начнут войну. Ночью, перед тем, как германцы перевезли меня через Данувий, кто‑то, невидимый во тьме, тайком шепнул мне, что сами квады начнут переправляться через три дня. Он просил предупредить тебя.
— Где?
— Не берусь утверждать, но, скорее всего, возле Карнунта.
— Но ты же утверждаешь, что Ариогез внял голосу разума? Что восторжествовала мудрость? Что он желает заключить мир.
— Нет, Марк. Я этого не утверждаю. Наоборот, считаю, это просто коварная уловка. О мире племенные вожди во главе с Ариогезом рассуждали только в моем присутствии, а между собой они называют этот мир позорным. Я не раз слышал призывы отправиться на помощь сарматам. Простые воины на сходках кричат, что не потерпят унижения.
— Интересно. Значит, говоришь, уловка. Что же Ариогез задумал на самом деле?
— Ударить тебе в спину, когда ты поспешишь на помощь двум легионам, охраняющим Аквинк.
— Какие основания заставляют тебя вынести подобное суждение?
— Количество воинов, собравшихся на той стороне и прячущихся по глухоманям, по балкам и за прибрежными холмами, превышает все, что я видел до сих пор. Они идут и идут. Кое‑кто поговаривает, что в урочище, расположенном поблизости от бурга Ариогеза, видали сарматских всадников числом в несколько тысяч. Зачем они в такой дали от своих стойбищ? Они могли бы помочь своим ниже Аквинка.