Полная луна освещала скалы серебристым светом. Мне вдруг почудилось, что за моим плечом возникла тень. Я ждал, что нежные пальцы вот-вот сплетутся с моими, и голова Гули опустится на мое плечо. Я сидел и боялся вспугнуть это хрупкое видение. Казалось, что еще секунда, и случится чудесная встреча. Как в тех воображаемых пространствах, когда грань реальности размывалась, и мне оставалось лишь бережно и мягко отдаваться ходу событий.
Но нет! И полная луна солгала тогда, пообещав нам незыблемость любви. Капитан Белов и орды генералов украли наше счастье. Они уничтожили тайком людскую радость, мирный быт, тепло очагов и колыбельные песни. Они превратили полную луну в бесчестную лгунью, и она стала губить сердца всех тех, кто верил в ее призрачный свет.
Я поднялся на ноги и пошел, оставив рюкзак на скамье. Зачем мне теперь был нужен рюкзак? Печаль в него не помещалась.
Почти на рассвете я добрался до источника. Он иссяк, хотя неделю шли дожди. Он иссяк, как иссякла жизнь в разграбленных домах маленького селения. Алчная стая гиен пронеслась через ущелье, не пощадив ни людей, ни их счастья. Там, где прежде прохладные струи радовали глаз, на высохшей глине виднелся кал лошадей. Птицы умолкли. Наверное, улетели, не выдержав звона разбитого мира.
Я встретил рассвет у развалин башни. Хотелось пить, и можно было сходить к мосту, где ручей петлял между камней. Но я сидел и ждал, когда придет она. Днем меня навестил дождь, и в садах гулко падали сочные яблоки. А вечером, когда на кустах засыпали розы, и мокрая трава сверкала в лучах заходящего солнца, порывы ветра понесли по песку обрывки моего прощания.
Мы приходили сюда каждый день. И теперь только здесь я чувствовал себя живым, потому что в этих развалинах обитали мои надежды и мечты. Взгляд застыл на повороте тропы. Я ждал.
Вся моя жизнь была как это разграбленное село. Только знаки былого, рухнувшие стены, невыносимая боль и одиночество. Но я снова пришел сюда, потому что здесь были наши встречи, касание пальцев, первый поцелуй и гортанные вздохи любви.
Чего я жду? Почему теряюсь в смутном контуре тропы, уводящей меня в прошлое? Она так мудра – эта темнота, собравшаяся там. И когда она подплывет ближе, когда окутает меня сыреющей свежестью сумерек, я спрошу ее: все ли верно? Может, что-то не так? Может, что-то напрасно? Может быть, не так наивны были наши помыслы, не так чисты прикосновения рук? Иначе, отчего судьба оказалась настолько жестокой? Иначе, почему я здесь – в этом затаенном уголке моей памяти, где все пропитано воспоминаниями о тебе?
Гули, ты слышишь? Я зову тебя! Ты та девушка, о которой я тосковал всю жизнь. И я пришел, чтобы встретиться с тобой. Я расскажу тебе все. Я расскажу о пустом безумии жизни без тебя и о тех минутах, когда запах, мысль или тень разрывали грудь невероятной надеждой – надеждой о том, что ты где-то рядом. Пустой надеждой. Такой же пустой, как глаза и сердца людей, определивших наши жизни.
Мне бы только дождаться твоего прихода в этот отдаленный уголок моей памяти. Ты поймешь и простишь. Ты уведешь меня с собой, и мы пойдем в дрожащую зыбкую тьму в конце тропы – в то небытие, где снова повторятся счастливые мгновения и радостный смех. Где вырвется долгожданный вздох любви – вздох, который когда-то оборвала жизнь…
Эпилог
Когда маленький банкет подходил к концу, Доктор поднял со стола тяжелую голову и увидел напротив себя незваного гостя.
– Поздравляю вас с успешным завершением эксперимента, Док.
– Пошел прочь, мерзавец. Я ненавижу тебя и твои мерзкие интриги.
– Интриги? Да бросьте, сударь! Я честнее вас всех. Возьмите, к примеру, этого убогого салдафона. Вы заливали ему о заданиях родины и предначертанной миссии. А я, между прочим, рассказал ему о парадоксах времени и ловушках искусственных пространств. И если бы у него была хоть доля того ума, который вы ему приписывали, он вышел бы из расставленной западни. Просто диву даешься, до чего инфантильны люди. Элементарный сценарий, программа трещала по швам. Стоило тыкнуть пальцем, и все бы рассыпалось. Так нет же! Увяз в ловушке по уши. Так что нечего меня винить. Как там у Алексея Максимовича: «Рожденный ползать – летать не может». А мы бы ему и не дали, правда?
Капитан захохотал и отошел от столика. Доктор грузно поднялся на ноги, нетвердой походкой вышел на улицу и, сев на бордюр, уставился в небо. Там, в вышине, извиваясь в неистовом танце и сминая железными пальцами судьбы несчастных людей, великое древнее существо попирало время. Яд зла и сомнений стекал из разинутой пасти на землю, и в пене его возвышался колосс института биохимических исследований. А внизу, в темном пустом бараке, упившись допьяна, старый майор рыдал в маленькой ванной комнате. Кляня весь мир, он выводил на стене косыми корявыми буквами новую сточку в конце печального списка: МАРК – 30 сентября 2004 года.