Если бы названные цифры были верными, сельское население Украины (а это 22 миллиона по состоянию на 1931–1932 год) получило бы от 450 до 500 кг зерна на каждого человека после выполнения плана заготовок. А такого количества было бы более чем достаточно, чтобы избежать голода в большинстве регионов даже в условиях плохо организованного снабжения.[68] Тем не менее голод, вне всякого сомнения, распространился повсеместно.
Таким образом, возникают два вопроса. Первый — почему же в 1932 году пониженные планы хлебозаготовок не были выполнены? Второй — почему же катастрофический голод возник после заготовительной кампании 1932 года, но не в тот же период в 1931, 1933, или 1934 году? Голод действительно выкосил часть населения, но даже если он стал причиной гибели 8—10 миллионов человек (а сегодня столь высокие оценки выглядят голословными заявлениями), уменьшение численности сельского населения четко отражало уменьшение количества зерна, остававшегося на руках у населения после заготовительных кампаний 1933–1934 годов. По данным официальной статистики, в 1933 и 1934 году на душу населения приходилось столько же зерна, сколько и в 1932 году.[69]
Все эти расчеты позволяют говорить о неточности официальных данных по урожаю 1932 года. Другие исследователи обратили внимание на упомянутые несоответствия. Наум Ясный полагал, что официальные данные по урожаю 1931 и 1932 года демонстрировали небольшой спад, «никак не соответствующий катастрофической ситуации с продовольствием» и падением численности поголовья домашнего скота. Он предлагал уменьшить официальные цифры на 5—10 %. Тем не менее, по его оценкам в то время погибла только малая часть урожая. Недавно Дэниэл Броуэр указал на то, что по данным официальной статистики, урожай 1932 года был выше, а объем заготовок зерна — ниже, чем в 1931 году, что означало — «той зимой в сельской местности должно было быть больше хлеба. В то же время эмпирические данные абсолютно четко демонстрируют жуткий дефицит продовольствия в эти месяцы, а истинные причины голода еще только предстоит раскрыть». Марк Тольц подверг сомнению официальные данные по урожаю 1932 года в свете острого дефицита зерна и голода, поразившего южную часть Советского Союза в 1932 году. Официальные данные бессмысленны, пишет он, поскольку они превышают показатели урожаев 1931 и 1934 года, а ведь урожай 1934 года позволил отменить в городах продовольственные карточки. Аналогичные размышления привели С. Г. Уиткрофта, Р. У. Дэвиса и Дж. М. Купера к условному выводу о том, что «спад в производстве зерна в 1931 и 1932, а также восстановление производства в 1933 и 1934 году оказались намного существеннее, чем указывается в других источниках — как западных, так и советских». Урожай 1932 года они оценили в 55,7—61,1 миллион тонн.[70]
Имеющаяся в нашем распоряжении информация о методах подготовки прогнозов на урожай, используемых до 1933 года, позволят предположить, что в качестве официальных данных применялись оценки, сделанные до сбора урожая, возможно, даже оценки урожайности на корню. Практика применения подобных методик закрепилась во времена военного коммунизма: еще в 1918 году комитеты бедноты, организованные в сельской местности, оценивали объем будущего урожая «на глазок» на полях еще до уборки, а на основе этих данных определялись объемы продовольственной разверстки. Данные об урожае 20-х годов основывались на докладах сельских корреспондентов, проверяемых частично «контрольной жатвой и молотьбой». В 30-е годы на смену этой системе пришла методика сбора данных от местных чиновников и отчетов колхозов и совхозов, дополненных полномочными представителями статистических управлений и проверенными «местными экспертными комиссиями с использованием данных масштабной выборки по жатве и обмолоту». Эти выборки казались столь же подозрительными, что и более поздняя методика определения урожайности на корню. И в самом деле, по словам Аркадия Кагана, контроль точности оценки урожайности, проведенный местными чиновниками, осуществлялся с использованием «метровки» — метода, применяемого с 1933 года для определения урожайности на корню. В порядке эксперимента это осуществлялось с 1930 года, а с 1932 — проводилось регулярно. Каган не ссылается на какой-либо конкретный указ или постановление, но, судя по всему, постановление Колхозцентра в феврале 1932 года это подтверждает: правления колхозов получили предписания о проведении «контрольной молотьбы» зерна и контрольной уборки урожаев других культур для определения «выхода продукции» с гектара в соответствии с методом метровки.[71]
В некоторых советских источниках содержится предположение о том, что до 1933 года в данные по урожаю включались и потери. И. Е. Зеленин писал, что сведения по урожаям первой пятилетки «рассчитывались на базе данных о засеянных (и иногда об убранных) площадях и о фактической (амбарной) урожайности с гектара», но источник данных о «фактической» урожайности не приводит. Тем не менее публиковавшаяся в то время и позже информация вызывает сомнения на этот счет. Официальной цифрой советского урожая зерновых 1930 года остается цифра, озвученная Сталиным в 1934 году — 83,5 миллиона тонн. Мошков ссылается на эту цифру в своей работе, посвященной зерновому кризису, но несколькими страницами ниже приводит данные Госплана по производству зерна в 1930 году — 77,17 миллиона тонн. В этой ж таблице, в разделе «потери», указаны 0,4 миллиона тонн, но не сообщается, из чего состоят данные потери. Цифра потерь кажется слишком уж скромной (0,5 %), учитывая удельный вес колхозного сектора в 1930 году (30 % посевных площадей), а также огромные мотивационные и организационные трудности в этом секторе. Тем не менее в статье, вышедшей в 1931 году в одной из центральных газет сообщалось, что потери зерновых только во время уборочной кампании 1930 года «составили, как известно, 167 миллионов центнеров. Государство недополучило миллиард пудов зерна». Если цифра в 16,7 миллионов тонн корректна (а с учетом источника этой информации, данная цифра могла быть занижена), и если приведенные выше данные считать фактической (амбарной) урожайностью, то валовый урожай должен был составить от 94 до 100 миллионов тонн, что выглядит совершенно неправдоподобно с учетом огромных проблем в коллективизации. Тем не менее, если эти цифры (77 миллионов тонн и 83,5 миллиона тонн) отражали урожайность на корню, следовательно, фактический (амбарный) урожай колебался на уровне 60–67 миллионов тонн. И вот эти цифры более соответствуют возрастающему дефициту продовольствия в 1930–1931 году.[72]
Другие западные и советские специалисты утверждают, что в 1930–1932 году использовались системы оценки урожая на корню и иные методы оценки урожайности до уборки урожая. Отто Шиллер, атташе Германии по вопросам сельского хозяйства, служивший в Москве в 30-е годы, имел прямые выходы на правительственных статистиков, и говорил, что советские статистические данные составлялись в трех вариантах. Первый вариант предназначался для публикации, второй — для руководителей среднего звена, а третий — для высших чиновников. Исследования, проведенные советскими чиновниками, пишет он, подтвердили его наблюдения о том, что данные по сбору урожая отдельными колхозами регулярно завышались примерно на 10 % — как на районном, так и на областном уровне. На основании этого он оценивал урожай 1932 года в 50–55 миллионов тонн, урожай 1933 — в 60–65 миллионов тонн, а урожай 1934 — в 65–70 миллионов тонн. Шиллер называл эти данные «цифровым оправданием за местами катастрофические трудности с поставкой продовольствия сельскому населению в 1931–1934 годах».[73] Полученные уже после смерти Сталина данные по фактическому урожаю 1933 и 1934 года демонстрируют правоту оценок Шиллера по урожаю 1934 года и небольшое занижение по 1933 году. Тем не менее, его оценка урожайности 1932 года настолько ниже официальной, что остается только предполагать, что официальные данные могли быть оценкой урожая на корню или прогнозом урожайности до уборки.[74]
68
По 1933 году см. Investigation, p. XVIII; по 1934 — Bohdan Kravchenko, The Man-Made Famine of 1933 in Soviet Ukraine, Roman Serbyn and Bohdan Kravchenko eds, Famine in Ukraine, p. 21. Численность украинского сельского населения сократилась с 23,67 миллиона в 1926 году до 19,76 миллиона в 1939, а пик миграции в города (свыше 8 миллионов человек) произошел в 1931–1932. См. Frank Lorimer, The Population of the Soviet Union, Geneva, 1946, pp. 150, 158. По данным Романа Сербина, Голод 1921–1923: модель для 1932–1933 рр. / Голод на Україні, Сербин и Кравченко, с.152, указано, что средний украинец потреблял 17,6 пуда зерна в год (288 кг), а 12 пудов (196 кг) считалось прожиточным минимумом.
69
О смертности от голода, см. В. П. Данилов, Дискуссия в западной прессе о голоде 1932–1933 годов и «демографической катастрофе» 30—40-х годов в СССР, Вопросы истории, № 3, 1988, с. 116–121, и R.W. Davies, Harvest of Sorrow, pp. 44–45. Недавно опубликованные данные по переписи населения в Советском Союзе доказывают, что уровень смертности от голода был гораздо ниже высоких цифр, названных (В. В. Цаплин, Статистика жертв сталинизма в 30-е годы, Вопросы истории, № 4, 1989, с. 178); Stephen Wheatcroft, Moe Light on the Scale of Repression and Excess Mortality in the Soviet Union in the 1930s? Soviet Studies № 42, 1990, pp. 355–367; Alec Nove, How Many Victims in the 1930s? Soviet Studies № 42, 1990, pp. 369–373. Зерно, выданное в декабре 1934 года в качестве продовольствия, фуража, семенного фонда — 69 миллионов пудов (1,14 миллиона тонн) — не опровергает данного заключения. Справочник партийного работника, вып. 9, 1935, с. 212.
70
Ясный, Коллективизированное сельское хозяйство, с. 539–540, 551–556. Damiel Brower, Collectivized Agriculture in Smolensk: The Party, the Peasantry and the Crisis of 1932, Russian Review № 32, April 1977, p. 162. Броуэр ошибочно приводит официальные цифры, ссылаясь на оценочные данные Моше Левина. Марк Тольц, Сколько же нас тогда было? Огонек, № 51, 1987. Тем не менее, в последующих выпусках Сергей Дьяченко использует официальные цифры, вновь доказывая, что урожай не был причиной голода (Страшные месяцы, Огонек, август 1989). S.G. Wheatcroft, R.W. Davies, J.M. Cooper, Soviet Industrialization Reconsidered: Some Preliminary Conclusions about economic Development between 1926 and 1941, Economic History Review, 39, № 2, 1ься. Если украинский закон окажет986, pp. 282–283.
71
Dorothy Atkinson, The end of the Russian Land Coomune, 1905–1930, Stanford, 1983, p. 193. Имя Осинского, руководителя ЦГК, ответственной за введение системы оценки урожайности, связано с планами конца эпохи военного коммунизма по установлению мощного государственного контроля над производством сельхозпродукции. См. Silvana Malle, The Economic Organization of War Communism, 1918–1921, Cambridge, 1985, pp. 446–448. Об изменениях в системе, см. Материалы по балансу советской национальной экономики, 1928–1930 (S.G. Wheatcroft, R.W. Davies, Cambridge, 1985, p. 294); Аркадий Каган, Советская статистика сельскохозяйственного производства, Советское сельское хозяйство и крестьянство (Roy D. Laird, Lawrence, 1963, p. 141). Данные по обмолоту должны были использоваться для оценки производительности труда колхозников и соответственно для начисления им трудодней, см. «Известия», 11 февраля 1932 года.
72
Зеленин, Основные показатели, с. 464. См. также Wheatcroft, Davies, Materials, p. 294. Мошков, Зерновая проблема, с. 226, таблица после с. 230. По поводу этих двух противоречивых оценок см. также Davies, Collectivization of Soviet Agriculture, pp. 348–350. По поводу организационных и мотивационных трудностей, см. Davies, The Soviet Collective Farm, Cambridge, 1980, pp. 139–140 и И. И. Слинько, Социалистическая перестройка и техническая реконструкция сельского хозяйства Украины (1927–1932, Киев, с. 260. «Социалистическое земледелие», 27 августа 1931. 167 миллионов центнеров — это несколько больше одного миллиарда пудов. Ни в одном из советских или западных исследований мне не попадалось упоминаний об этой статье или представленных в ней данных. По поводу неуклонного спада объемов поставок продовольствия городу, см. John Barber, The Standard of Living of Soviet Industrial Workers, 1928–1941, L'Industialisation de l'URSS, Bettelheim, pp. 110–113 и ниже.
73
Описание Шиллера, касающееся категорий статистики, см. в The Foreign Office and the Famine: British Documents on Ukraine and the Great Famine of 1932–1933, Kingston, Ontario and Vestal, New York, 1988, p. 71. Цитата приведена по Отто Шиллеру, Die Landwirtschaftspolotik der Sowjets und ihre Ergibnisse, Berlin, 1943, ss. 118–119.
74
Руководитель сельскохозяйственного отдела статистического управления, с которым Шиллер беседовал летом 1932 года, прогнозировал несколько больший урожай в 1932 году по сравнению с 1931 годом, говоря о том, что урожай в Украине и Северном Кавказе будет ниже, а в Поволжье, в Центрально-черноземном регионе и Урале — выше. Близкое соответствие этих прогнозов официально опубликованным данным можно рассматривать как свидетельство того, что последние данные были основаны на оценках до уборки урожая (Foreign Office and the Famine, p. 167).