4 июля, после трехдневного перехода вдоль берегов Испании, прибыли в Марсель, оттуда — в Париж, оттуда — железнодорожные вылазки в другие города. Твен хвалил вежливых официантов и проводников, возмущался неуютными гостиницами. На экскурсии ходили с Джексоном и Ньюэлл, иногда со Слоутом и Мэри Фербенкс, видели что положено: Булонский лес, Всемирную выставку, Нотр-Дам, замок Иф, Лувр, Пер-Лашез, могилы Абеляра и Элоизы (Твен назвал Абеляра подлым, трусливым соблазнителем — истории беззаконной любви никогда его не будут привлекать). Вообще пуританин в нем взбунтовался — при виде канкана «от стыда закрыл лицо руками. Но глядел сквозь пальцы…» — и он, заочно обожавший Францию и с ходу назвавший ее прекраснейшей в мире страной, французов невзлюбил. В книге высказался деликатно: «Мне кажется, что французская мораль не слишком чопорна и пустяки ее не шокируют», а в записных книжках резче: «нация с грязными мыслями» и «пороками, неизвестными в цивилизованных странах». (Американцы обладали теми же «пороками», что и французы, только предавались им втихую.) Тем не менее Наполеона III назвал «представителем высшей современной цивилизации, прогресса, культуры и утонченности», противопоставив его находившемуся тогда во Франции Абдул-Азизу, султану Оттоманской империи, — «представителю нации, по своей природе и обычаям нечистоплотной, жестокой, невежественной, консервативной, суеверной, представителю правительства, тремя грациями которого являются Тирания, Алчность, Кровь».
Следующая страна — Италия, с 14 июля по 11 августа: Генуя, Венеция, Болонья, Неаполь, подъем на Везувий, Рим.
Восхищался красотой соборов и дворцов, но отметил с брезгливостью, как много нищих и грязи, чего в Штатах не бывает. (То же коробило Джулию Ньюэлл: «Худшей вони и грязи я еще не видела. Неудивительно, что Колумбу захотелось открыть новый мир».) С неприязнью писал о католичестве с его «варварской» пышностью и «чудесами»; когда в Генуе туристам показывали прах Иоанна Крестителя, съязвил: «Мы уже видели прах Иоанна Крестителя в другой церкви. Нам трудно было заставить себя поверить, что у Иоанна Крестителя было два комплекта праха». Возмущался в нем не только пуританин-протестант, но и американец-демократ: прекрасны картины старых мастеров, но: «Постоянное тошнотворное восхваление знатных покровителей заслоняло в моих глазах ту прелесть красок и выразительность, которая, как говорят, отличает эти картины».
В общем, романская культура ему не понравилась, и он навек невзлюбил всех католиков и «латинос»: темнота, невежество, антисанитария. У Америки есть недостатки, но по сравнению с заграницей она — рай. «Я видел страну, над которой не нависла тень святой матери-церкви, но люди там все-таки живут. <…> Я видел простых мужчин и женщин, которые умеют читать; я видел даже, как маленькие дети простых крестьян читают книги; я бы сказал даже, что они умеют писать, только боюсь, что вы мне не поверите. Я видел там простых людей — не князей и не священников, — и все же земля, которую они обрабатывали, принадлежала им. Она не была арендована ни у сеньора, ни у церкви. Я готов присягнуть, что говорю правду. В этой стране вы могли бы три раза выпасть из окна третьего этажа и все-таки не раздавить ни солдата, ни священника. Они там попадаются удивительно редко. В тамошних городах на каждого солдата приходится десяток штатских, и столько же — на каждого священника или проповедника. С евреями там обращаются как с людьми, а не как с собаками». Если и были у него до поездки мысли пожить в Европе, теперь он их оставил и написал сенатору Стюарту, что согласен на должность секретаря.
Грецию почти не видел — не разрешили сойти на берег из-за карантина, за взятку удалось посмотреть Афины, но лишь краем глаза. Турция — сплошной ужас: калеки, нищие, грязь, торговля женщинами, турецкие бани — антисанитарная мерзость, население — порочные дикари. «Для грека, турка или армянина вся добродетель заключается в том, чтобы аккуратно посещать храм Божий в день субботний и нарушать десять заповедей во все остальные дни. Они и от природы склонны ко лжи и обману, а постоянными упражнениями достигают в этом искусстве совершенства». «Если есть на свете угнетенный народ, так это тот, который изнывает здесь под тиранической властью Оттоманской империи. Очень бы я хотел, чтобы Европа позволила России слегка потрепать турок, — не сильно, но настолько, чтобы нелегко было отыскать Турцию без помощи водолазов или магов с волшебной палочкой». Далее — Россия, экзотическая страна, где мало кто бывал: ждем оценки со страхом, но получаем лишь одно замечание: «Русские обычно с подозрением относятся к чужеземцам и терзают их бесконечными отсрочками и придирками, прежде чем выдадут паспорт». Однако американцы с паспортными проблемами не столкнулись, лучших друзей, чем США и Россия, тогда в мире не было: параллельная отмена рабства и крепостного права, взаимное сочувствие реформам; в разгар Гражданской войны русские военные корабли прибыли в Америку, тем самым напугав англичан, в ответ США поддержали Россию в «польском вопросе».