Марк Твэн в 1860 г.
Президент США — Авраам Линкольн.
Капитан рассказывает: «Нам стали попадаться полчища возвращающихся. У одних были только арфы и ничего больше; у других только псалтыри и ничего кроме; у третьих совсем ничего; у всех вид был недовольный и пришибленный. У одного молодого парня не оставалось ничего» кроме сияния, и он нес его в руке; вдруг он протянул его мне со словами:
— Не подержите ли его минутку?
Затем он исчез в толпе. Я шел дальше. Какая-то женщина попросила меня подержать ее пальмовую ветвь и тоже исчезла. Какая-то девочка попросила меня подержать ее арфу, и, клянусь богом, она тоже скрылась; и так далее, и так далее, пока я не оказался навьюченным по самую шею.
Тут подходит старый джентльмен и просит меня подержать его вещи. Я отер пот и говорю довольно-таки резко:
— Вам придется извинить меня, друг мой, — я не вешалка».
Дальше капитан узнает, что на небе имеются привилегированные особы, своя аристократия, притом порою довольно низкого пошиба.
На небесах, как и на грешной земле, наибольшей популярностью пользуются убийцы, пираты и кабатчики.
Капитану объясняют:
«Тут надо пробыть пятьдесят тысяч лет, а то и больше, пока хоть мельком увидишь всех патриархов и пророков. За время моего пребывания здесь показался однажды Иов, а однажды Хам одновременно с Иеремией. Но самое интересное событие случилось в мою бытность здесь около года тому назад: это был прием Чарльза Писа, англичанина, — того, что прозвали «Баннеркросским убийцей». На большой эстраде стояли тогда четыре патриарха и два пророка — ничего подобного не случалось с той поры, как сюда явился капитан Кидд; был Авель, впервые за 1200 лет».
Все преподанные церковью представления о небе оказываются чепухой, рай вовсе не таков, каким его рисуют в церкви и воскресной школе. В то же время на небесах можно было бы установить по-настоящему правильные порядки. На небе есть много — на взгляд капитана — разумного, справедливого. Там ценят людей не по тому, что они действительно сделали, а по тем возможностям, которые в них заложены и которые порою не реализованы по вине обстоятельств. И на небе люди должны трудиться, чтоб заработать право на приятный отдых, ибо без труда нет и счастья. Рай это такое место, где человек может заниматься тем трудом, который он любит, к которому склонен. Что может быть лучше любимой работы — приходит к выводу капитан. Райское бездельное блаженство чепуха.
Написав рассказ о сне капитана, Твэн пришел к убеждению, что печатать эту вещь нельзя. Кто же согласится ее опубликовать? И если даже опубликуют, то у Твэна установится репутация безбожника. Уважаемые издатели из Гартфорда откажутся иметь дело с таким автором. Твэн решил, что рассказ о путешествии Уэйкмана на небо, очевидно, можно будет напечатать тогда, когда Твэн заложит прочный материальный фундамент и начнет жить по-настоящему, независимо.
Твэн договорился с хозяевами «Альта», что они не будут чинить ему препятствий в издании книги. Он, конечно, воспользовался случаем и организовал ряд лекций. Были приняты некоторые меры, чтобы зал не пустовал. Перед последней лекцией на улицах Сан-Франциско появилась интригующая листовка. Она начиналась с требования, подписанного виднейшими гражданами города, о том, чтобы лектор Твэн убрался поскорее из Сан-Франциско. Дальше напечатан был ответ Твэна его гонителям. За этим следовало грозное предостережение — за подписями ряда лиц и организаций — не устраивать лекции и, наконец, заявление начальника полиции: «Лучше убирайтесь вон». Автором всей листовки, конечно, был сам Твэн.
Вечером зал оказался битком набитым.
Рукопись о поездке в Европу была закончена, и в Гартфорде Твэн передал ее издателям. Теперь было вдоволь времени для прибыльных лекций и выступлений на званых обедах.
Марк Твэн пользовался уже довольно широкой известностью как юморист, как человек, умеющий развеселить. Он сыпал остротами и смешил любого, кто не был глух, слеп и нем. Когда в вашингтонском клубе корреспондентов Твэн произнес так называемую послеобеденную речь, каждую его фразу встречали смехом, и речь была признана присутствующими шедевром остроумия. Твэн распространял вокруг себя смех радостный, беспечный. Слушатели и читатели видели в Твэне весельчака, оптимиста до мозга костей, человека, который вполне доволен жизнью, и это довольство передавалось им.
К веселой мужской компании, путешествовавшей на «Квэйкер-Сити», часто присоединялся юноша лет восемнадцати — Чарльз Лэнгдон. Мужественные, видавшие виды люди, вроде Твэна, вызывали восхищение Чарли. Отец послал Чарли в длительное путешествие, чтобы он повидал свет, узнал людей — ведь Джервис Лэнгдон, один из богатейших жителей города Элмайры в штате Нью-Йорк, оставит сыну шахты и крупную оптовую торговлю углем.
Как и во всяком хорошо воспитанном мужчине из лучших семейств Элмайры, в Чарли совмещалось преклонение перед «настоящей», грубой мужской компанией с культом своей семьи, которой ничто из этого мужского мира коснуться не может.
С Твэном, конечно, весело. Его профессия — забавлять, смешить людей. Поэтому неплохо бы показать Твэна родным. Сестре Оливии, болезненной, печальной девушке, доставило бы удовольствие послушать, как Твэн, смешно растягивая слова, рассказывает какой-нибудь вполне приличный анекдот. Это даже поднимет авторитет Чарли в глазах родных. Вот какой у юного Лэнгдона приятель — известный юморист Твэн.
Но когда однажды (это было в Смирне) Чарли показал Твэну превосходно исполненную миниатюру своей сестры Оливии и тот попросил разрешения оставить у себя эту миниатюру на несколько дней, Чарли, конечно, отказал.
Несколько друзей по «Квэйкер-Сити» устроили в Нью-Йорке выпивку. Присоединился и Чарли, который приехал в Нью-Йорк с отцом и Оливией. Чарли пригласил Твэна пойти вместе с Лэнгдонами на лекцию Диккенса. Твэн охотно согласился — на миниатюре лицо Оливии казалось таким милым. В семье Оливию считали мученицей, далекой от всего земного, — несколько лет тому назад она сильно ушиблась, поскользнувшись на льду, и долго не вставала с постели.
Диккенс читал отрывок из «Давида Копперфильда». Этот знаменитый английский писатель, поднявшийся из низов, прошедший сквозь мучительную школу журнализма, сохранил подлинную силу таланта, гнев против тех, кто ради корысти уродует в человеке все живое.
Твэн был целиком увлечен сидящей рядом с ним хрупкой, нежной девушкой. Но она и ее миллионер-отец— люди другого мира, нежели Твэн, которого на афишах, рекламирующих лекции, рисуют, точно клоуна, верхом на лягушке.
Объявление о лекции Твэна,
Расставаясь, Чарли Лэнгдон пригласил своего занятного и, возможно, не совсем воспитанного друга навестить их в Элмайре. Однако этот странный человек, на которого даже трудно сердиться, настолько он эксцентричен, не стал ждать приезда в Элмайру. В день нового года, в одиннадцать часов утра, он отправился с визитом к знакомым, у которых в это время находилась мисс Лэнгдон, и, не соблюдая установленных приличий, остался там до полуночи.
Дочь богатого углеторговца Оливия Лэнгдон действительно была далека от той жизни, которая протекала за стенами элмайрского дворца Лэнгдонов. Элмайра, по ее убеждению, — лучшее, что создала цивилизация. Религия, заботливый бог элмайрской церкви, размеренное веселье вечеринок у приятельниц, чистые улицы богатых кварталов, белизна одежды, безупречная корректность манер — без этого жить невозможно. То, что существовало вне этого мира, не вмело права на внимание мисс Лэнгдон.