Но внезапно выяснилось, что Горький не оформил по всем американским правилам свой брак с приехавшей с ним женой. Против Горького поднялась подлая травля — его выгоняли из гостиниц, газеты, не без содействия: царского посольства, начали свистопляску вокруг этого дела. Два старых американских писателя, сторонники’ свободы и прав человека, Хоуэлс и Твэн почувствовали, себя, выражаясь словами Хоуэлса, точно на вулкане. Теперь они получили великолепную возможность высмеять лицемеров, выступить едко, свирепо, так, как это умел делать Твэн. Но «обычаи — это обычаи, они делаются из твердой бронзы, котельного железа, гранита», записал Твэн. Против обычаев он не пошел и отступился от Горького — от обеда пришлось отказаться.
В речи, произнесенной на званом обеде в честь своего семидесятилетия, Твэн сказал, что теперь считает себя В' «запасе», свободным от обязательств, — теперь можно бы ло отдыхать, курить трубку и читать книгу в удобном, кресле. Теперь можно было — казалось — говорить и публиковать что угодно, не опасаясь последствий.
Твэн написал смешной и трогательный дневник Евы (продолжение дневника Адама) и приступил к повести «3 000 лет среди микробов».
Он начал также работать над своей автобиографией.; В ней Твэн собирался рассказать всю правду, и именно’; поэтому решил, что автобиография не будет опубликована при его жизни. «Я пишу из могилы. Только при этом условии человек может быть хоть сколько-нибудь откровенным. Он не может быть полностью и безоговорочно откровенным даже в могиле», сказал Твэн.
Американского писателя Твэна начали в шутку называть королем. У дверей его дома на Пятой Авеню № 21 постоянно толпились посетители. Многих он принимал, еще находясь в постели. Газеты сообщали миллионам читателей о каждом шаге Твэна.
Так он жил свои последние годы, в богатстве, окруженный ослепляющей славой, но с горечью на сердце. Несколько раз Твэн решался сказать правду об империализме, о религии, но большую часть времени он молчал; он говорил правду только для себя, для друзей.
Газеты сообщили, что Твэн начал строить новый большой дом.
Было известно, что он диктует автобиографию, делает прогулки, играет на биллиарде. Люди гораздо моложе Твэна уставали от игры быстрее этого бодрого старика.
Кроме автобиографии, Твэн теперь не писал почти ничего. Время от времени, однако, он брал из ящиков то одну, то другую неопубликованную рукопись, перечитывал, вносил дополнения и снова укладывал на место. Рукописи о путешествии капитана Стормфильда на небо было уже много десятков лет. Твэн перечел ее, ему понравилась эта книга, он не собирался исправлять в ней ни одного слова; «она не будет напечатана, пока я не умру».
В тишине своего кабинета Твэн продолжал заниматься вопросом о боге, с которым у него были явно «испорченные отношения». Он писал антирелигиозные статьи, которые. говорил Твэн. будут напечатаны не раньше, чем через сто лет, в 2006 году. В одной из своих лекций Бернард Шоу сказал: «Никакой здравомыслящий человек не согласится теперь принять какие-либо верования без оговорок». «Конечно, нет. — заметил Твэн своему душеприказчику Пэйну, — только оговорка заключается в том, что он будет круглым идиотом, если вовсе примет эти верования».
Уже прошло два года со смерти миссис Клеменс. Твэн решил издать анонимно и частным образом свое «евангелие» — книгу «Что такое человек?». Она была отпечатана в 250 экземплярах.
Газеты сообщили всей читающей Америке, как сенсацию, что «король» Твэн решил носить круглый год белые костюмы Внимание людей не смущало Твэна. Ор нарочно избирал для прогулок самые многолюдные улицы в самые шумные часы дня. Он любил жизнь, любил людей, любил движение, крепкие словечки, спорил до крику при игре на биллиарде, интересовался каждым новым изобретением, от всей души радовался почестям. Твэн специально поехал в Англию, чтобы получить звание доктора литературы и пышную мантию от Оксфордского университета. Он все еще без конца участвовал в званых обедах, рассказывал анекдоты, сыпал шутками,
И все же у великолепного Твэна иногда прорывалось чувство отчаяния, глубокого пессимизма. «Я так устал от вечного круговорота. Я так устал! — сказал он однажды Пэйну. — Если я проживу еще два года, я положу этому конец — я убью себя».
Прошел еще год. Твэн решил показать консервативным издателям своего капитана Стормфильда. В выправленном тексте они не нашли ничего страшного, и рассказ появился в печати. Свой новый дом Твэн назвал именем славного богохульного капитана.
Твэн приехал в Стормфильд в 1908 году. Но даже в прекрасном Стормфильде Твэн теперь не мог уйти от действительности, позабыть, что он живет в крупнейшей капиталистической державе, в мире империализма. Много лет тому назад Твэн написал жене шуточное письмо из Америки далекого будущего, монархической Америки. Но ведь гигантские монополистические организации уже держат в своих руках всю страну. Когда письмо тридцатичетырехлетней давности попалось ему в руки, Твэн сказал: «Странно, что я видел в воображении будущего монархию' и не подозревал, что монархия уже существует, а республика — дело прошлого».
За пять-шесть лет до империалистической войны Твэн написал: «Нет теперь мирных наций. В некоторых странах бедняков обложили налогами до такой степени, что они обречены на голод, и все ради огромных вооружений, которые христианские государства создают, чтоб защитить себя от остальной части христианского братства и мимоходом захватить любой кусок недвижимого, который оставлен без присмотра более слабым владельцем».
Снова и снова Твэн сочинял — не для печати, а только чтоб отвести душу, — статьи, рассказы, диалоги антирелигиозного характера. Вот маленькая девочка Бесси, простой, неиспорченный, с ясным умом ребенок, доказывает своей религиозной матери, что бог несправедлив, что идеи, на которых воспитывался и Сэм Клеменс шестьдесят — шестьдесят пять лет тому назад, неверны.
Зачем бог заставил мальчика Билли заболеть тифом?
— Чтобы дисциплинировать его, сделать Билли хорошим, — отвечает мать.
— Но ведь мальчик умер! А зачем же от удара молнии сгорела церковь? Бог и ее хотел дисциплинировать?
Твэн начинал чувствовать себя несколько хуже. У него болела грудь — говорили, что это болит сердце, и врачи советовали не переутомляться. Но Твэн продолжал заниматься литературным трудом. В 1909 году он начал писать «Письма с земли». В этих письмах бессмертный, посетивший жалкую землю, издевается над человеческими порядками, над выдуманной людьми религией. Конечно, «письма» не предназначались для печати. Черный пессимизм, чувство глубокой неудовлетворенности, морального поражения отравляло существование великого художника, одного из зачинателей подлинно американской литературы.
В конце 1909 года внезапно умерла во время припадка эпилепсии дочь Джин. Третья дочь, Клара, была уже замужем и находилась за границей. В этот вечер Твэн написал о смерти Джин: «Вчера мне было семьдесят четыре года. Кто скажет, сколько мне лет сегодня? Она лежит там, а я сижу здесь, пишу, стараюсь занять себя, чтоб не разорвалось мое сердце».
В январе 1910 года Твэн уехал на отдых в Бермуду.
Жизнь там была спокойная, тихая. Твэн подружился с маленькой дочерью хозяйки, баловал ее, шутил. Много десятков лет, больше половины своей жизни, он прожил в Восточных штатах, но в шутках его все еще чувствовался привкус «границы». Он делал вид, что ревнует свою маленькую приятельницу к ее столь же маленькому товарищу, «кровавому бандиту» Артуру. Он посылал ей книжку с запиской: «Пусть Артур прочтет эту книгу. В ней есть отравленная страница».
Твэну становилось трудно дышать, боли усиливались. Решено было привезти Твэна домой. Припадки в дороге следовали один за другим, писать было почти невозможно. Но все же Твэн набросал шуточные наставления, как вести себя у небесных врат. «Оставьте свою собаку за воротами. На небесах царит протекционизм. Если бы там ценили по заслугам, то впустили бы не вас, а собаку». На небесах, как и на земле, существуют строгие респектабельные порядки. Не вздумайте поить грешников водой, «вас поймают, и после этого никто на небесах вас не станет уважать». Да, на небесах умирающего ожидало то же лицемерие, те же порядки, что и на земле.