Памфлет Марка Твена становился опасен для финансовых магнатов США; его нужно было нейтрализовать. И это было сделано: были ассигнованы большие суммы, чтобы помешать распространению издания, подкуплены профессоры и церковники, которые обеляли в своих речах Леопольда II и поносили Марка Твена[527].
Марк Твен публично требовал, чтобы официальные власти США и Англии добились расследования преступлений в Конго. Но усилиями продажной печати и давлением на нее американских финансистов общественное мнение было дезориентировано, и Марк Твен не получил поддержки. Мог ли он в одиночку выдержать борьбу с могущественнейшими финансовыми магнатами США, в руках которых были газеты чуть ли не всего земного шара?! Марк Твен «спустил флаг». Когда ему позже предложили написать о Конго, он наотрез отказался.
Это была последняя схватка престарелого Твена с могущественным хищником — мировой системой империализма, и одна из тех, которые оставляют горечь на душе и рождают отчаяние.
Тяжелый пресс реакции давил на Марка Твена. И поэтому далеко не все свои суждения он предавал гласности. Многие из резких своих оценок Твен высказывал лишь в частных письмах или поверял только бумаге — заносил иронические афоризмы в «Записную книжку»:
«Правда — драгоценнейшая вещь на свете. Давайте же экономить ее»[528]. «Правда могущественна и всепобеждающа. Ничего не имею против, кроме того, что это совсем не так»[529].
Возможно, что эти разочарования и поражения определили поведение Твена во время пребывания в Америке А. М. Горького, который приехал туда для сбора средств в помощь русским революционерам. Американская буржуазия встретила «эмиссара русской революции», как называли А. М. Горького американские газеты, настороженно и враждебно. Но народ — рабочие, фермеры, передовая интеллигенция — горячо откликнулся на призыв русского писателя. Марк Твен был в числе американцев, сочувствовавших миссии А. М. Горького.
Вот как описывает А. М. Горький выступление Марка Твена на одном из митингов, давая при этом замечательный по своему художественному мастерству портрет американского писателя:
«У него на круглом черепе — великолепные волосы, — какие-то буйные языки белого, холодного огня. Из-под тяжелых, всегда полуопущенных век редко виден умный и острый блеск серых глаз, но, когда они взглянут прямо в твое лицо, чувствуешь, что все морщины на нем измерены и останутся навсегда в памяти этого человека. Его сухие складные кости двигаются осторожно, каждая из них чувствует свою старость.
— Джентльмены! — говорит он, стоя и держась руками за спинку стула. — Я слишком стар, чтоб быть сентиментальным, но до сего дня был, очевидно, молод, чтоб понимать страну чудес и преступлений, мучеников и палачей, как мы ее знаем. Она удивляла меня и вас терпением своего народа: мы не однажды, как помню, усмехались, слушая подвиги терпения, — американец упрям, но он плохо знаком с терпением, как я, Твен — с игрой в покер на Марсе…
— Потом мы стали кое-что понимать — баррикады в Москве, это понятно нам, хотя их строят вообще не ради долларов, — так я сказал?
Конечно, он сказал верно, это доказывается десятком одобрительных восклицаний, улыбками. Он кажется очень старым, однако ясно, что он играет роль старика, ибо часто его движения и жесты так сильны, ловки и так грациозны, что на минуту забываешь его седую голову»[530].
Из всех воспоминаний о Марке Твене эта запись самая выразительная и запоминающаяся; в ней воссоздан живой облик престарелого, но всегда юного Твена и переданы большая любовь и уважение, которые питал А. М. Горький к своему американскому собрату по перу.
Буржуазная пресса США вскоре начала травлю русского революционного писателя, пытаясь дискредитировать политическую миссию, с которой он приехал в Америку, но формально прикрывая это претензиями к А. М. Горькому, который «поселился в одном отеле с женщиной, не являющейся его женой».
Шла одна из тех позорных клеветнических кампаний, которыми была богата общественная жизнь США.
Марк Твен не понял политического смысла травли А. М. Горького. Ему казалось, что он выполнил свой гражданский долг, когда при публичном сборе средств на нужды русской революции он подписался на крупную сумму денег (кстати, Гоуэлс, присутствовавший здесь, подписаться отказался). Но Твен не присоединился к защитникам А. М. Горького-Евгению Дебсу, профессору Гиддингсу, Л. Мартину и другим. О них тепло вспоминает А. М. Горький, рассказывая в одном из писем, как они давали своим соотечественникам уроки вежливости, отучая их «влезать в душу человека в галошах и с зонтиком».
527
Появился «Ответ Марку Твену», в котором его памфлет назывался «грязной работой» и «книгой бесславной клеветы»; кардинал Гиббон, ополчавшийся ранее на Леопольда II, теперь стал его публично оправдывать (см. книгу: Ph. С. Foner, Mark Twain; Social Critic, p. 300–301).