— Ну вот, теперь он лежит со всем почетом, какой при сложившихся обстоятельствах мы можем ему оказать. Не хватает только одного — и тут мы отступим от принятого решения: надо всегда поступать так, как бы ты хотел, чтобы поступали с тобой. Мы должны это для него сделать.
— Что, дорогой?
— Вывесить траурные гербы.
Жена считала, что фасад их дома и так уже достаточно разубран; мысль, что там появится еще одно оригинальное украшение, крайне огорчила ее: вот уж некстати Малберри об этом вспомнил. И она нерешительно заметила:
— Но мне кажется, что вывешивать гербы разрешается только в честь самыхближайших родственников, которые…
— Вы правы, совершенно правы, миледи, абсолютно правы! Но кто же ближе родственников, силой захвативших твои права? Тут уж мы никак не можем уклониться: мы рабы аристократических традиций и должны подчиняться им.
Гербы были сделаны со щедрым размахом, каждый величиною с одеяло, и отличались не менее щедрым обилием красок, самых разных и самых ярких тонов, но они тешили дикарский вкус графа, а когда он увидел, что они закрыли собой весь фасад, то этот поклонник симметрии и законченности и вовсе возликовал.
Леди Россмор и ее дочь присоединились к бдению и просидели с джентльменами чуть ли не до полуночи, приняв деятельное участие в обсуждении того, как быть с останками дальше. Россмор считал, что их следует немедленно отослать на родину вместе с избранной для этого комиссией и соответствующими резолюциями. Но его жена не была уверена в том, что это правильный путь.
— Ты пошлешь все корзинки? — спросила она.
— Ну конечно все.
— Сразу?
— Ты хочешь сказать — отцу? Нет, ни в коем случае. Подумай, какой это будет для него удар! Нет, я буду посылать их по очереди: пусть узнает о своем несчастье постепенно.
— И ты считаешь это наилучшим способом, папа?
— Да, дочь моя. Пойми: ты молода и способна многое вынести, а он стар. Послать ему все сразу опасно: он может не вынести. Если же посылать корзинки постепенно, с разумным перерывом после каждой, то к прибытию последней он уже свыкнется со своим горем. И потом — послать их на трех кораблях куда безопаснее. Мало ли что может быть — и штормы и кораблекрушение.
— Не нравится мне эта идея, папа. Если б я была его отцом, мне было бы невыносимо тяжело получать своего сына вот так… так…
— По частям:, — подсказал Хокинс, гордясь тем, что смог прийти ей на выручку.
— Ну да, это ведь ужасно — получать своего сына в таком разобранном виде. Я бы, например, просто не выдержала ожидания очередной корзинки. Вы только подумайте, как это ужасно, когда человек знает, что ему предстоят похороны, а их все приходится откладывать, ждать, томиться…
— Да нет же, дитя мое, — успокоил ее граф, — ничего подобного не случится: такому пожилому джентльмену не вынести столь долгого ожидания. Он просто устроит трое похорон.
Леди Россмор удивленно подняла на мужа глаза.
— И ты думаешь, что такему будет легче? — спросила она. — По-моему, ты глубоко ошибаешься. Прах надо похоронить весь сразу, в этом я убеждена.
— Я тоже так считаю, — подтвердил Хокинс.
— И я тоже, — сказала дочь.
— Все вы не правы, — возразил граф. — И если вдумаетесь, то сами поймете почему. Ведь прах-то виконта находится только в одной из этих корзинок.
— Прекрасно, — сказала леди Россмор. — В таком случае все очень просто: надо этукорзинку и похоронить.
— Конечно, — подтвердила леди Гвендолен.
— Это совсем не так просто, — сказал граф, — потому что мы не знаем, в которой он корзинке. Мы знаем, что он в однойиз них, но и только. Теперь, надеюсь, вы понимаете, что я был прав: должно быть трое похорон, другого выхода нет.
— И три могилы, три памятника и три эпитафии? — спросила дочь.
— М-м… да… если делать по-правильному. Во всяком случае, так бы поступил я.
— Но это невозможно, папа. Тогда во всех трех эпитафиях придется писать одно и то же имя, одни и те же даты и говорить, что прах его лежит под каждым из трех памятников и под всеми тремя. А это уже ни на что не похоже.
Граф заерзал на стуле.
— Да, — сказал он. — Вот это возражение. И притом веское. Я просто не вижу выхода.
Некоторое время все молчали.
— А что если, — предложил Хокинс, — смешать содержимое трех корзинок…
Граф схватил его за руку и с благодарностью принялся ее трясти.
— Это решает всю проблему! — воскликнул он. — Один корабль, одни похороны, одна могила, один памятник — великолепно придумано! Это делает тебе честь, майор Хокинс, меня избавляет от мучительнейшего и тяжкого затруднения, а несчастного, сраженного горем старика отца — от великих страданий. Решено: отправляем прах в одной корзинке.
— Когда? — спросила жена.
— Завтра же, без промедления.
— Я бы подождала, Малберри.
— Подождала? Чего?
— Неужели ты хочешь разбить сердце этого одинокого старого человека?
— Конечно нет.
— Тогда дождись, пока он сам пришлет за останками. В таком случае ты не нанесешь ему самый страшный и мучительный удар, какой только может постичь отца: ведь тогда он будет уже точно уверен, что сын его мертв. А так — сам он никогда не пришлет за его останками.
— Почему?
— Потому что прислать и узнать правду, значит лишить себя единственного утешения, которое ему осталось, — неуверенности, смутной надежды, что мальчик его, может быть, избежал гибели и когда-нибудь еще вернется к отцу.
— Но, Полли, он же узнает из газет, что его сын сгорел.
— А он не позволит себе поверитьгазетам, он будет оспаривать все, что доказывает смерть его сына, будет цепляться за эту мысль и жить ею, а не чем-либо иным, до конца дней своих. Если же он получит останки, если этот несчастный старик, все еще питающий в душе смутную надежду, увидит их…
— Боже мой, никогда, никогда он их не увидит! Полли, ты спасла меня от преступления, и я всю жизнь буду благословлять тебя. Теперья знаю, что надо делать. Мы со всем благоговением спрячем куда-нибудь эти останки, и он никогда не узнает о них.
Глава X
Юный лорд Беркли, вдохнув свежий воздух свободы, почувствовал неукротимый прилив сил и желание начать новую жизнь, и все же… все же… если борьба покажется ему слишком тяжкой, если он слишком разочаруется и, не будучи человеком морально закаленным, пошатнется, у него может в минуту слабости возникнуть желание вернуться к прежней жизни. Это, конечно, едва ли произойдет, по всякое может быть. А потому вполне извинительно, если он решит сжечь позади себя все мосты. Разумеется, извинительно. Нет, конечно нельзя удовольствоваться помещением в газете объявлений о розыске владельца денег, — он должен так распорядиться этими деньгами, чтобы ни при каких обстоятельствах не иметь возможности ими воспользоваться. Итак, он отправился в город, оставил в газете текст объявления, затем зашел в банк и попросил открыть счет на пятьсот долларов.
— Фамилия вкладчика?
Беркли замялся и слегка покраснел: он забыл придумать себе фамилию. А потому назвал первую попавшуюся:
— Ховард Трейси.
Когда он ушел, банковские служащие воскликнули в изумлении:
— Ковбой — и вдруг покраснел!
Итак, первый шаг был сделан. Но деньги по-прежнему были к его услугам и в полном его распоряжении, — надо сделать еще один шаг и навсегда лишить себя возможности ими воспользоваться. Беркли направился в другой банк и написал распоряжение о переводе пятисот долларов из первого банка во второй. Деньги были переведены и вторично положены на имя Ховарда Трейси. Его попросили оставить несколько образцов подписи, что он и сделал. Затем он вышел, преисполненный гордости, мужественно взирая на будущее.