— Ну а если бы что-то случилось? — не отставала женщина.— Ведь тогда были бы виноваты вы.
— Случилось?—переспросил парень.— А что, собственно, могло бы случиться? Я же не операцию ему делал. Ну а положить на лоб холодное полотенце и дать капли Зеленина больному может каждый.
СЕРЕЖКИНА МАТЬ
Сережка ходил в детский сад и оставался там целых пять дней. В пятницу за детьми приходили мамы и бабушки, а за ним всегда отец. Они выходили на площадь, садились в троллейбус и ехали домой.
— Мы пойдем с тобой в парикмахерскую? — спросил как-то Сережка.
— Пойдем...
— В военную?
— Конечно, в военную...
Сережка называл эту парикмахерскую военной, потому что однажды, когда они пришли туда с отцом и ожидали своей очереди, рядом с ними сидели дяди в военной форме.
Потом они с отцом еще ходили в магазин. Там он примерил настоящий матросский костюм с блестящими якорями на рукавах. Тужурка была совсем впору, но вот брюки... Как Сережка ни старался подняться на цыпочки, брюки все же волочились по полу.
— Ладно,— сказал отец,— не огорчайся. Купим в другой раз.
Как не хотелось Сережке расставаться с костюмом! Он взглянул на отца и часто заморгал ресницами. А продавщица в синем халате еще раз посмотрела на брюки и сказала:
— Берите, берите, они ведь бывают не каждый день. А что длинны — беда не велика. Мама дома подошьет.
— Нет, купим в следующий раз,— строго сказал отец.
Он не хотел, чтобы Сережка слышал этот разговор, но было уже поздно. Горькая обида на маму подступила к горлу мальчика, и из глаз его покатились слезы.
— Не плачь, Сережа. Ты ведь у меня большой,— уговаривал его отец.
Но даже «настоящая» пожарная машина, которую они купили в этот день, не могла его успокоить.
— Папа, когда же приедет наша мама? — как-то по-взрослому спросил Сережа.
«Что говорить?»
Отец давно ожидал этого вопроса, но придумать ответ на него так и не смог.
— Она не приедет,— негромко протянул он, но, испугавшись определенности, быстро добавил: — То есть она приедет, но не скоро...
Сережка не знал, что, когда он был еще совсем маленьким, мама поцеловала его спящего и ушла из дому. Ушла насовсем. С тех пор они жили вдвоем: отец и сын.
Отец работал в милиции и учился в вечернем институте.
Был он молчаливым, неразговорчивым и никогда никому ничего не рассказывал.
Иногда он не приходил на занятия в институт, но о причинах его отсутствия в деканате было известно, и окружающие не докучали ему излишними расспросами.
Вот почему когда он не пришел в понедельник, никто не обратил на это особого внимания. Но он не пришел и в среду, не появился и в пятницу.
— Что-то случилось,— всполошились в группе.
Выстрел грянул неожиданно. Милиционер пошатнулся и медленно опустился на холодные ступени лестничной клетки.
— Убили! Убили! — раздались крики по гулкому подъезду.— Милиционера убили!
Через несколько минут из дому выводили убийцу, а «Скорая помощь», оглашая улицы воем сирены, мчала старшину в больницу.
— Как же быть с Сережкой? — спрашивали ребята, обступив Катю, старосту курса.— Ведь сегодня пятница. Надо кому-то пойти за ним в детский сад.
— Я пойду,— спокойно сказала староста.— Только я не знаю, где это находится...
— Я провожу тебя,— сказал Женя.
Они приехали в детский сад вместе с Женей.
Сережка встретил их приветливо. Дядю Женю он знал, а вот тетю Катю видел впервые, но она ему сразу понравилась.
В субботу и воскресенье он гостил у Кати. Они ходили в кино, долго гуляли во дворе, и Сережка даже два раза прокатился с большой горки — тетя Катя разрешила.
...Здоровье раненого не улучшалось, и состояние оставалось таким критическим, что врачи даже опасались за жизнь. Вторая операция тоже не помогла.
— Спасибо тебе за Сережку,— сказал он как-то Кате, когда она, долго просидев у него, поднялась с краешка кровати. — Спасибо... И вот тебе письмо. Вскрой его, если я вдруг...
Она ничего не сказала и молча положила в карман небольшой пакетик, запечатанный серой разлинованной бумагой.
— У вас из кармана что-то может упасть, — услышала она в раздевалке, когда надевала пальто.
Женщина в красивой переливающейся шубе показала ей на карман.
«Письмо! — поспешно дотронулась Катя до кармана.— Как же это я так?..»
...Через неделю раненный при исполнении служебных обязанностей милиционер умер.
В пятницу Катя снова пришла в детский сад.
— Я за Сережей,— сказала она заведующей.
Наступило неловкое молчание. Кате казалось, что оно никогда не кончится. Вспомнились слова матери: «Ты молода, дочка, сама еще ребенок. Всего двадцать годков живешь на белом свете. Отговаривать тебя с отцом не станем, но все же ты еще раз подумай...»
Она подумала и решилась.
— Я за Сережей,— твердо повторила Катя, глядя в глаза заведующей, и добавила: — Насовсем.
Но заведующая продолжала молчать.
В кабинет вошла женщина в переливающейся шубе.
— Он капризничает и не идет,— начала она еще с порога.— Лариса Сергеевна, помогите...
— А чем я вам могу помочь? — спокойно спросила заведующая.
— Я не знаю, но скажите ему что-нибудь... Объясните же, что я его мама! Ведь вы воспитатели... А он ждет отца и какую-то тетю Катю.
Сережка перестал плакать только на улице. Катя крепко держала его за руку, и он чувствовал тепло ее ладони.
— Завтра мы пойдем в парикмахерскую? — спросил ее Сережка на углу улицы.
— Конечно, пойдем.
— В военную?
— В военную...
Она не понимала, почему парикмахерская «военная», и не представляла себе, есть ли вообще такая. Но она знала, что завтра эту парикмахерскую они найдут. Обязательно найдут.
НЕ НАДО ЗВОНИТЬ!
Сумрачный город раскинулся на берегу некогда широкой и глубоководной реки. Со временем река обмелела, и теперь казалось, переброшенный через нее мост стоит здесь только для того, чтобы удерживать на месте ее сильные покатые берега.
Улицы сделали людей в этом городе незаметными. Протянувшись разноцветными лентами, они повесили над их головами бесчисленные «Купите!», «Смотрите!», «Пользуйтесь!». Нагромождение частных магазинов, кафе, ресторанов не оставило ни одного свободного метра.
...Зажатый между машинами автобус медленно продвигался вперед. Было жарко, но окна не открывались.
— Уже не есть сезон,— заметил гид в клетчатом пиджаке, довольно неудачно пригнанном к его фигуре.— Скоро доедем,— продолжал он, глядя на туристов.
Туристами были московские ребята.
Они около трех часов добросовестно ходили за гидом, молча выслушивая его подробный рассказ о городе.
Показав последний костел, гид взглянул на часы и, как всегда подбирая русские слова, сказал:
— Мы уже... будем сейчас торопиться. Надо ехать в гостиница... Скоро есть ужин...
Присутствующие молча восприняли эту информацию и также молча направились к автобусу.
— Что это с ним? — вскрикнула Кира, остановившись у высокой подножки.
Их шофер, тяжело дыша, полулежал на своем сиденье. Виталий, который неплохо знал язык этой страны, стоял рядом с ним и что-то говорил.
Кира подошла ближе.
— Плохо ему,— объяснил Виталий,— сердце... Это от идиотской жары. Ведь он же вынужден торчать в этой кабине целый день.
— Почему? — спросила Кира.
— Видишь ли, по условию договора с фирмой шофер обязан неотлучно находиться в кабине. Выходить запрещается.